— В Кливленд, я полагаю, — очень терпеливо ответил он, хотя мы оба прекрасно знали, что последует за этим вопросом.
— Ты был там когда-нибудь?
— Ты же знаешь, что был, Клара Кейт.
— В любом случае ответь мне.
— Я учился в колледже в Кливленде, — покорно сказал Броди. — И там я познакомился с твоим отцом.
— И с моей мамочкой тоже.
— И с твоей мамой. Но сначала с твоим папой. Мы считали друг друга братьями, — он сделал паузу. Это была часть игры.
— И вы с ним прошли все круги ада, — подсказала Кикит.
— Я собирался сказать, что мы побывали в различных переделках, — поправил он, строго взглянув на мою мило смеющуюся дочь. — Мы окончили колледж и поступили в разные институты, поэтому долгое время не встречались.
— Шесть лет.
— Ты знаешь эту историю гораздо лучше меня.
Я закрыла глаза, откинула голову назад и улыбнулась. Конечно, Кикит все прекрасно знала. Броди, в отличие от Дэниса, который выдохся уже очень давно, никогда не уставал снова и снова пересказывать эту историю.
— Вы с папой рассказывали. Потом вы вместе основали свое дело, но уже не в Кливленде. А ты знал мою бабушку?
— Нет. Я не встречался с ней до тех пор, пока не переехал сюда.
— Она умрет?
Я широко открыла глаза и оглянулась на Кикит, чтобы отругать ее за подобное ужасное предположение. Но тут мой взгляд скользнул по встревоженному лицу Джонни, и я поняла, что дочь всего лишь озвучила те мысли, которые уже давно пришли в голову им обоим. Она всегда поступала таким образом, и мне это нравилось даже в тех случаях, когда она ждала на свои вопросы ответы, которые я была не готова ей дать.
— Не сегодня и не завтра, — ответил за меня Броди.
— Но скоро, да? — спросила Кикит.
— Возможно. Она очень долго болела. И очень устала.
— Я тоже порой устаю.
Она начала немного картавить, что ей всегда было свойственно в моменты сильного волнения. Замечание о болезни бабушки сильно подействовало на девочку.
— Это не одно и то же, — произнес Броди. — Совсем не одно и то же.
— Ты уверен?
— Абсолютно. Ты устаешь так, как устаем мы все. А у бабушки больше нет сил потому, что она старенькая и долго и тяжело болела.
— У нее рак?
— Да, рак.
Кикит шумно вздохнула. Я вся внутренне напряглась, приготовившись к долгим и тяжелым расспросам, но в ответ услышала лишь многострадальное:
— Броди, а мы пойдем в этом году в цирк? Ты же мне обешал, что пойдем, а сам больше ни разу об этом не вспомнил. Моя подруга Лили уже была в цирке. И Александр Блай тоже. И я хочу.
— У меня уже есть билеты.
— Правда? — глаза Кикит загорелись. — А когда мы пойдем? И сядем в середине, как в прошлом году? Когда слоники делали на арене такие забавные вещи, помнишь, Броди? Это. Было. Так. Круто. Джой, маленькая дочка Броди, тоже пойдет с нами, потому что несправедливо не взять ее с собой. Мамочка, я хочу такого же крокодильчика, как Гектор, можно? Только фиолетового. И не важно, что папа говорит, будто крокодил должен жить с другими крокодилами. Можно? Ну пожалуйста.
Моя мать, Конни Грант, всегда была хрупкой женщиной, но за время, прошедшее со дня нашей последней встречи, она стала совсем прозрачной. Формы, краски, энергия — все исчезало с ужасающей скоростью. Мать принимала тяжелейшие препараты. Ее глаза видели только в периоды кратковременных улучшений. И тут нагрянула настоящая беда. Доктор сообщил мне, что оперировать опухоль невозможно. У матери оказалось слабое сердце. И она сама была слишком слаба.
Должно быть, она собрала остатки сил, чтобы поговорить с внуками. Как только моя сестра увела Кикит и Джонни, оставив нас на некоторое время наедине, она в изнеможении закрыла глаза и лежала не шевелясь.
С тяжелым сердцем я сидела около матери. Помолчав, я начала мурлыкать себе под нос какую-то мелодию, и слабая улыбка появилась на лице матери. Это подбодрило меня, и я запела. Конни любила Стрейзанд. Я начала с «Evergreen» и тихо пела до тех пор, пока она не почувствовала себя достаточно отдохнувшей, чтобы открыть глаза. Я допела последние строчки «The way we were» и улыбнулась.
Ее улыбка была недолгой и тусклой. А взгляд, который за ней последовал, предназначался уже не дочери, а взрослой женщине и пронизывал до глубины души. В нем заключалась вся та правда, которой я боялась, боялась настолько, что поспешила воскликнуть:
— Не смей даже думать об этом!
— А как можно не думать? — спросила Конни тихо. — Самое большее, на что я сейчас способна, это лежать тут и думать. Какая ирония судьбы! Так много свободного времени, — закрыв глаза, вздохнула она. — Я всегда была занята. Так занята, что не замечала ничего вокруг себя. — Она открыла глаза и с мольбой взглянула на меня в поисках понимания. — Жизнь не удалась. Я столько всего хотела сделать и ничего не успела.
— Ты переделала массу всего, — возразила я, — Начала с нуля, когда умер папа. Все мы выжили только благодаря тебе. Ты вкалывала на двух работах день и ночь.
— Бегала по кругу, вот что я делала. И не могла идти вперед. Точно так же, как и сейчас. Я справлялась с болью, но она настигала меня снова. Я устала, Клер.
Я очень испугалась, услышав отчаяние в ее голосе. Меня охватило дикое бешенство: Конни Грант не заслуживала того, чтобы умереть в шестьдесят три года. Она так долго и тяжело боролась за лучшую жизнь, боролась даже тогда, когда у всех опускались руки.
— О мамочка, но ведь в твоей жизни было и много чего хорошего, очень много.
— Да, конечно, ты, например, — вздохнула она. — Рона… вряд ли.
— Но ты же начала ладить с Роной.
— В свои тридцать восемь она ведет себя как в двенадцать.
— Ну, зато для двенадцати лет она настоящий вундеркинд. Она осталась здесь ради тебя, мама. И делает для тебя гораздо больше, чем я. Как жаль, что я живу так далеко.
— Да если бы ты и жила близко, не забудь, что у тебя семья. У тебя бизнес. У Роны нет ничего.
— У нее есть подруги.
— Они такие же неприкаянные, как и она. Самое большее, на что они способны, — сделать маникюр в салоне красоты. Чем бы занималась Рона, если бы ей не пришлось нянчиться со мной? Она потеряла двух мужей, у нее нет ни детей, ни карьеры. Я за нее очень переживаю.
— Она просто немного растерялась. Она еще найдет свое место в жизни.
— Ты присмотришь за ней, Клер? — Мать умоляюще посмотрела на меня, побледнев еще сильнее. — Когда я умру, у Роны не останется никого, кроме тебя.
— Я сделаю все, что в моих силах.
— Возьми ее в дело.
— Я уже пыталась. Рона не хочет.
