— Але, Стасик? Привет, это я. Ну как ты? Можешь говорить, жена не мешает?
— Привет, Люси! Да все нормально, она в ванной. Дела идут отлично, сегодня заключил классную сделку, «наварил» пятнадцать тысяч баксов. Но это мелочи. Думаю о тебе, и только о тебе. Мы встретимся завтра?
— Я тоже думаю, Стас…
— Отлично. Значит, как договорились?
— Да… Так приятно слышать твой голос… А я была… Ну ладно, завтра все расскажу.
— Я целую твои красивые губы нежно-нежно, вот так… — Он чмокнул в трубку.
— Пока, — с улыбкой сказала Людмила и отключила связь.
Неуклюжий, рыжий, смешной, дурашливый Стас! Ее первая и единственная любовь! И самая страшная потеря. И нежданная находка… До подъезда было метров двести, и Людмила многое вспомнила, медленно шагая по влажному асфальту, усыпанному желто-коричневыми листьями кленов.
— Люси! Хочешь, я съем ради тебя червяка?
Тогда шел дождь, теплый, весенний, и в лужицах на асфальте было много дождевых червей.
— Зачем? — с ужасом спросила она.
— Потому что ты не хочешь меня поцеловать. И вообще не смотришь на меня, жутко неприступная. Вот я и подумал: если съем червяка, ты обратишь на меня внимание?
— Ты… ты хочешь, чтобы я поцеловала тебя после того, как съешь червяка? Фу, какая гадость!
— Ну тогда поцелуй за это дурацкое намерение. Видишь, я для тебя на все готов, хотя, честно признаюсь, черви не самое любимое мое блюдо.
— Я тебя должна поцеловать? Перебьешься!
— А я тебя… можно?
— Перебьешься!
— А проводить? Неужели ты откажешь мне и разобьешь сердце бедного студента своей московской чопорностью? Ты же не такая, Люси, я это чувствую.
— Ну-у… если хочешь, проводи.
— Ой, все, Стас, хватит, хватит, я больше не могу целоваться. Смотри на экран, а то я уже не понимаю, что там происходит.
— Там происходит кино. И ну его к черту, потому как кино — глупая фантазия. А мы с тобой настоящие, нам хорошо вместе по-настоящему. Это реальность, почему ты хочешь заменить ее переживаниями за этих дурацких артистов, которые что-то там изображают?
— Но мы же пришли посмотреть фильм…
— Нет, мы пришли, чтобы радоваться жизни, и быть вместе, и целоваться, и…
— Убери руку, Стас…
— Почему? Она кажется тебе грубой, вульгарной? Мои пальцы хотят ласково прикасаться к тебе именно там, знаешь, в литературе и в песнях это так и называется — ласкать женщину. Или ты думаешь, что ласкать — это целовать ручку? Галантно кланяться и уступать место в транспорте? Нет, это просто дурацкая вежливость, а ласка — поцелуи там…
— А я сказала — не надо.
— Коленки сдвинула…
— Потому что у меня… критические дни.
— А здесь не критические? Значит, можно?
— А здесь — люди увидят.
— И пусть смотрят, завидуют тебе.
— Ты совсем ненормальный, Стас…
— Напротив, я сейчас абсолютно нормальный. Это на лекциях, когда сижу один и думаю о тебе, я ненормальный. А с тобой… Пойдем отсюда, лучше погуляем.
— Пойдем…
— У тебя симпатичная квартира, и бабушка симпатичная.
— Тебе правда нравится? Ох, Стас!.. Ты такой, такой…
— Идиот из Саратова?
— Идиот, но — мой идиот!
— А ты — моя идиотка!
— И я хочу тебя, но не так, как было в прошлый раз.
— Тогда же твоя мама неожиданно вернулась. А бабушка не будет заглядывать в дверь?
— Бабуля — свой человек, она меня не выдаст.
— А пусть выдаст, я не вор и не грабитель, у меня самые серьезные намерения…
— Хватит болтать, Стас!
Самые приятные воспоминания пришлись на последнюю часть пути, когда Людмила, кивнув консьержу в пятнистой униформе, поднялась по широкой мраморной лестнице на третий этаж, открыла дверь своей квартиры. Надеялась, что Дмитрий задерживается на работе, но этим надеждам не суждено было сбыться. Едва она вошла в прихожую, там появился Дмитрий, в тренировочных брюках «Адидас», в синей футболке той же фирмы, обтягивающей могучую грудь. Длинные мускулистые руки, покрытые густыми черными волосами, были скрещены на груди.
Он не был уродом, но и красавцем его назвать было нельзя. Раньше думала — крепкий, сильный, уверенный в себе мужик. За ним она будет как за каменной стеной, а если учесть, что и богатый, и денег для нее не жалеет, так чего желать еще? Но когда встретила Стаса… все изменилось.
Низкий покатый лоб с редкими черными волосами покрылся морщинами, маленькие карие глазки — будто магниты, вытягивающие из ее души самые сокровенные мысли.
Именно сегодня он почему-то не задержался на работе! Такая досада!
— Привет, Митя. Как дела? — стараясь казаться беспечной, спросила Людмила.
Сбросила плащ, повесила его в шкаф для верхней одежды, сняла туфли, сунула ноги в шлепанцы и пошла в спальню.
— Погоди! — резко сказал Зеленин. — У меня дела в норме, а у тебя?
Людмила остановилась, обернулась:
— Не надо кричать на меня, Митя. Я была у Леры, оставила тебе записку на столе в твоем кабинете. Ты прочел? Что мне, к подруге нельзя съездить? Ты же знаешь Леру.
— Да положил я с прибором на твою долбаную Леру! Меня эта телка не интересует. Я твой муж, я пришел с работы, я устал, мать твою!.. И что? Ты мне ужин приготовила?
— Митя… ты всегда ужинал в офисе… Но если хочешь, я приготовлю тебе омлет. Хочешь? Только переоденусь…
— Да на хрена мне твой омлет нужен, дура?! Ты пришла, даже не поцеловала мужа! Ты где шлялась, корова?! Ты чем занимаешься тут вообще?
— Митя… ты же не разрешаешь мне работать, вот я и… мне скучно, я встречаюсь с подругами. Была у Леры… — растерянно забормотала Людмила.
И уже другие, совсем недавние воспоминания заполонили ее голову. Как пришел домой Епифанов, как не скрывал своей любви к жене… Правда, она была дома и приготовила ему вкусный ужин, но как он пришел! Чем-то Епифанов напоминал Стаса, не внешностью, а своим поведением… А у нее что?
— Я же сказал — на хрен твою Леру! Может, хахаля себе завела, а?
— Да ты что, Митя… Можешь позвонить, спросить… Номер Леры ты знаешь…
— Я позвоню и спрошу. И моли Бога, чтобы они подтвердили твои слова!
