К тому же она немного нимфоманка. Ну не то чтобы я действительно так думала, не стоит так легко навешивать ярлыки. Эмма любит секс. Я хочу сказать, она очень любит секс. Так что же, если она женщина и любит секс, то она сразу нимфоманка? Если бы она была мужчиной и любила секс, ее звали бы «жеребец» или как-нибудь в этом роде. Сама она говорит, что думает стоя и расслабляется лежа.
А Тео, музыкант, расслаблен почти всегда, будь то лежа или в каком-нибудь другом положении. Из состояния загорающего ленивца его выводят только Джимми Хендрикс и «Гиннес». К счастью, благодаря своим различиям, они здорово дополняют друг друга. Он усмиряет ее ураган, он — инь для ее ян. Или, как сказала наша подруга Серена, будучи не в самом благожелательном настроении, мокрое полотенце на ее пылающем барбекю.
— Тео? Подумает? — В голосе Эммы явно слышалась ирония. — Можешь не волноваться об этом. Скорее всего, он даже не заметит, что ты здесь. Он и мое-то присутствие замечает далеко не сразу. Почти все время проводит в горизонтальном положении.
— Да. Когда вы вдвоем. Боже, это может быть очень неловко! Если мне придется уходить из дома каждый раз, когда вы будете заниматься сексом, то лучше все же подыскать себе картонную коробку.
— Но-но! Никаких ограничений, о'кей? Одно из основных правил будет гласить: ты можешь производить сколько угодно шума во время секса, а другой либо не обращает на это внимания, либо принимает участие в соревновании.
— Соревновании? Ха! Не думаю, что в ближайшее время у меня появится такая возможность.
— Я куплю тебе кое-что с батарейками на день рождения, — усмехнулась она.
— Да, фонарик. Чтобы я получше смогла рассмотреть пустую кровать ночью. — Я хмыкнула. — Впрочем, не такая уж это проблема. В любом случае значение секса слишком преувеличено.
На лице Эммы был написан ужас.
— Преувеличено? Чтоб мне провалиться! Хорошо, что ты рассталась с Максом, если ты действительно так думаешь!
Моя сумка неожиданно зазвонила, заставив нас подпрыгнуть. Я откопала мобильник и посмотрела на высветившийся номер. Звонил Макс.
Я сразу почувствовала себя неважно. Эмме всегда здорово удается отвлечь меня от насущных проблем. Теперь проблема сама напомнила о себе, набрав мой номер. Я почувствовала, как слезы снова подступают к горлу.
Я посмотрела на телефон, а потом уставилась на Эмму, мигая как сова, разбуженная среди бела дня.
— Ну, — нетерпеливо спросила она, — ты собираешься ответить или как?
Я по-прежнему молчала, оцепенев.
— Это Макс?
Мне с трудом удалось слегка кивнуть.
— Хочешь, чтобы я ответила?
Я снова кивнула.
— Я не знаю, что сказать ему, — почти прошептала я.
Эмма дотянулась до телефона и нажала на кнопку соединения.
— Пошел на хрен, Макс, — сказала она в микрофон и нажала на отбой. — Ну вот, — улыбнулась она, — как видишь, это очень просто.
Несмотря на мое состояние, я не смогла удержаться от улыбки.
— Но рано или поздно мне придется поговорить с ним.
— Нет, не придется. Тебе совершенно не нужно разговаривать с ним. Зачем причинять себе лишние страдания?
— Нам есть о чем поговорить, — промямлила я.
— Например? По-моему, мы уже решили, что вы с Максом были совершенно посторонними людьми, которые случайно оказались под одной крышей и в одной постели. Дом принадлежит ему, у вас отдельные счета, отдельные друзья, все отдельное. Что ты хочешь обсудить с ним?
— Может быть, я просто хочу сказать все, что о нем думаю, треснуть его посильнее и разбить пару его любимых вещей. Может, это именно то, что мне нужно.
— Может быть, — сказала Эмз. — Но мне все равно кажется, что тебе это причинит гораздо больше страданий, чем ему. Знаешь, что тебе сейчас действительно нужно?
— Бутылка водки? — всхлипнула я.
— А как насчет хорошего члена?
В конце концов, после того как все выходные я прятала горе в бутылке, а страх за автоответчиком, не включала телефон, не обращала внимания на сообщения в ящике голосовой почты, которые все равно будут стерты через двадцать четыре часа, я сдалась. В понедельник днем, когда Макс обычно располагается лагерем в приемной своего агента и выклянчивает работу, на которой ему не придется натягивать костюм собаки и потешать толпу визжащих детишек, я подкралась к своему бывшему дому.
Ковда я отперла дверь и вошла, все внутри у меня сжалось в тугой комок.
Прошло всего два дня, но я почувствовала, что уже не принадлежу этому месту, что я совершаю незаконное вторжение. Дом, казалось, застыл в зловещем молчании и недружелюбно наблюдал, как я уныло затаскиваю внутрь свои пустые коробки.
Я жила с Максом почти два года из тех шести, что мы вместе, но в доме на удивление мало моих вещей. Стоило мне упаковать одежду, забрать пару флаконов из ванной и какую-то разрозненную утварь из кухни — и можно было подумать, что я никогда и не жила здесь. Я так и не нашла себе места в этом доме. Как, видимо, и в сердце Макса.
Наверху в спальне я опустошила свой шкаф, затем повернулась и посмотрела на простыни, которые Макс так и не потрудился сменить. Чтобы купить их, я долго копила, лишая себя любимых шоколадок, а потом чуть не погибла, пробиваясь через толпу обезумевших женщин на январской распродаже. Они были свершившейся мечтой, страстным желанием, которое наконец исполнилось. Но теперь я больше не хотела их видеть.
Рану еще больше расправил длинный светлый волос на хрустящей наволочке кремового цвета. Он просто лежал там и насмехался надо мной. Что-то щелкнуло у меня в голове. Я собиралась просто зайти, собрать вещи и тихо уйти, но теперь…
Мне не нужны оскверненные вещи, но будь я проклята, если я оставлю их Максу, чтобы он трахался на них. Порывшись в сумке я отыскала свою любимую авторучку, которую мама подарила мне в память о первой публикации в журнале. Это было двойное святотатство, но когда я вылила темно-синие чернила на простыни, то почувствовала, как меня охватывает странная эйфория.
Отлично. Необузданный вандализм. Теперь я понимаю мастеров граффити, расписывающих каракулями все на своем пути, и рокеров, крушащих гостиничные номера.
Я огляделась в поисках очередной жертвы, пробежала рукой по ряду вешалок с дизайнерскими нарядами в шкафу Макса. Мысль изрезать дорогие тряпки парой острых ножниц я прогнала. Все это уже было, старый приемчик на грани криминала, сказала я себе. Сейчас я могу чувствовать себя смелой и решительной, но на самом деле я не такая, и мое воодушевление полностью пропадет, как только я шагну за порог, оставив только чувство стыда за содеянное. Да и образ Макса, который гоняется за мной с такой же парой ножниц, обнаружив, что его шикарные костюмы превратились в кучу лоскутков, не придавал уверенности. Хотя, зная Макса, можно было не сомневаться, что его месть скорее обретет вид судебного иска за нанесение материального ущерба.
