В реальности все получилось наоборот. Поступление мое в тот год не состоялось, а в родную ныне контору, благодаря необъяснимому Милкиному поступку, я попала молниеносно, словно по мановению волшебной палочки.
Я смутно помню, как мы добрались до редакции, как Людмила в мгновение ока выписала мне пропуск, как мы вначале ехали все вместе на лифте, причем одна из камер Рудика немилосердно впилась мне в бок острым углом из-за тесноты кабинки. Потом сквозь целую прорву длинных коридоров, в путанице которых, как мне тогда показалось, разобраться невозможно, продвигались в сторону приемной главного, то есть его святилища, мимо огромного количества говорливых, бегающих туда-сюда людей.
Помню, как споткнулась и едва не шлепнулась от неожиданности, когда прямо над головой грянул чей-то разъяренный радиобас: «Отдел спорта, срочно в „дежурку“!» Я решила, что голос принадлежит самому главному редактору и окончательно внутренне обомлела… Ошиблась, конечно. Я ведь и понятия не имела в тот момент о внутренней иерархии газеты, о системе дежурных редакторов, каждый из которых к середине дежурства уже пребывает из-за бесконечных накладок и обвалов, которыми переполнен быт любой газеты, в состоянии либо тореадора, либо и вовсе растравленного быка…
И я поначалу, когда Людмила впихнула меня в кабинет Грига, оказалась не в состоянии разглядеть своего кумира, которого, живя в родном городе, уже больше года считала гением. Его первые слова, вопросы (если они вообще имели место) начисто улетучились из памяти. Сознание включилось в тот момент, когда приятный во всех отношениях баритон (а вовсе не радиобас!) произнес:
— У вас великолепный, надежный поручитель, что ж… приступайте, время не ждет! Трудовую и прочие формальности — завтра, а сейчас, Людмила Евстафьевна, срочно и как можно более срочно — информация в номер из Талдома… Не сомневаюсь, Мариночка справится… Я верно запомнил ваше имя?
Ответить мне Милка не дала — поволокла прочь из кабинета, вновь вцепившись в мой локоть.
Только на пороге, на самом выходе, мне удалось оглянуться, и я наконец увидела Григория. Кравцова. Точнее — его глаза, которые в этот момент встретились с моими. Серые, как чистый феррум, которого, говорят, в природе не существует, они заинтересованно и доброжелательно смотрели мне вслед. Именно мне, а не Милке.
Совершенно не отдавая себе отчета в том, что погибла на месте, я послушно помчалась вслед за своей «поручительницей», неправдоподобно быстро впав в общий здешний ритм беготни и суеты. И до Талдома, едва сев на свое новое рабочее место, дозвонилась молниеносно, хотя, по уверениям Милы, связь с ним всегда хуже не придумаешь. И дальше мне везло, как Золушке перед балом: причины, по которым известная шоу-звезда согласилась спеть на Дне города в этом городишке с башмачным наго званием, мне со вкусом подлинной и несомненно опытной сплетницы изложила, ничуть не чинясь, прямо по телефону одна из ответственных за празднество девиц…
Милка одобрительно пронаблюдала весь процесс, включая мое общение с компьютером, поскольку текст требовался в номер и набирать его, сочиняя на ходу, требовалось тоже сразу. Не очень-то приятно писать под пристальным взором малознакомого человека, чьи критерии тебе неизвестны… Как выяснилось, это испытание я прошла, с ее точки зрения, с блеском. Помогло, видимо, более чем годичное чтение газеты, стиль которой не был для меня тайной за семью печатями… А может, это решение свыше — повернуть мою судьбу именно таким образом, чтобы Людмила, отправившаяся за необходимым сотрудником на родной ей журфак, выбрала среди целой прорвы удачливых — неудачницу, то есть меня… Прошло много времени, прежде чем я поняла, насколько умно и в своих интересах, а вовсе не моих она поступила…
Но тогда… Говорят, в жизнь каждого человека хотя бы один раз, хотя бы на один краткий миг обязательно врывается сказка. Я ничуть не сомневалась, что в мою судьбу сказка пришла как раз благодаря рыжеволосой красотке, почему-то именно на мне остановившей в тот день свой быстрый, пристальный и оценивающий взгляд… Людмила, как я узнала много позже, в людях ошибалась редко, почти никогда. У нее был острый ум, великолепная интуиция и отточенный язычок профессионального газетчика. Но о том, что не все сказки заканчиваются счастливым финалом, я даже не подозревала. Потому что до поры до времени не относилась к категории людей, жаждущих заглянуть за занавес после того, как тот опустится. И поглядеть, как на самом деле выглядят принцы и принцессы, когда смоют наконец грим…
3
Все эти воспоминания, пролетевшие в сознании за считанные минуты, не позволили мне тогда сразу сосредоточиться на вопросах, которыми сыпал Корнет. Включилась я в процесс в тот момент, когда он внезапно на полуслове умолк. Посмотрев на Оболенского, я обнаружила, что он почему-то присел на корточки, но вовсе не над Милкиным телом. Близоруко прищурившись, Виталий внимательно разглядывал что-то привлекшее его внимание под нашим столом. Проследить за его взглядом я не успела, потому что как раз в эту минуту дверь отдела распахнулась и комната моментально заполнилась множеством людей — в форме и без… Следственная группа прибыла.
Так получилось, что Григорий примчался в редакцию одновременно со следователем, и его белое как мел лицо было единственным, которое я идентифицировала в первые минуты. Где-то рядом слышался голос Корнета, разумеется хорошо знакомого чуть ли не со всеми прибывшими явно не первый год: во всяком случае, краешком сознания я отметила тогда, что к человеку в темно-синем мундире прокуратуры — высокому, круглолицему и немолодому — Оболенский обращался на «ты». Но видела я по-настоящему только лицо своего бывшего мужа, с привычной легкостью читая по нему все, что чувствует Григ на самом деле, — от запредельной, едва сдерживаемой ярости до поистине панического ужаса, — все, что он немыслимым усилием воли прячет за видимой неподвижностью черт…
Говорят, что в неудачных браках очень часто вместо любви возникает психологическая зависимость более слабого супруга от того, который по своей натуре сильнее. Что именно эта психологическая зависимость принимается слабейшим за любовь… Если это так, то моя зависимость от Гришани, которая так никуда и не делась, выражалась чуть ли не с первых шагов в абсолютно точном понимании всего, что реально происходило в его душе, как бы ни пытался он это упрятать за многочисленными масками, имеющимися в его арсенале. По отношению к нему моя интуиция не дала сбоя ни разу… Кто знает, может, именно это и бесило его во мне больше всего?
Усилием воли я заставила себя отвести взгляд от Григория и сосредоточиться на происходящем.
Как-то незаметно нас подняли наконец из-за рокового стола и переместили к дальней стене отдела, в район моего рабочего стола. И теперь, кое-как примостившись на краешках имевшихся здесь стульев, мы напоминали группу провинившихся школяров, застигнутую учителями на месте преступления. Анечка снова тихо всхлипывала, стараясь не смотреть в сторону Милкиного тела, хотя разглядеть его теперь не было ни малейшей возможности из-за окруживших место нашего недавнего пиршества людей, в том числе людей со съемочной аппаратурой. Все это выглядело как плохой фильм из разряда детективов: вспышки ослепляющих ламп, сопровождавших съемку места преступления, краткие и малопонятные реплики, которыми обменивались без суеты перемещавшиеся на середине комнаты люди… И даже собственное ощущение, что все это уже было когда-то, но не на экране, а в жизни…
