— Были угрозы, господин?
— Они попросили накрыть на стол и подать чай, — встрял повар с совершенно серьезной миной.
Полицейские засмеялись.
Судья досадливо поморщился.
— Выйди на кухню. Бар бар карта рехта хаи.
Полиция опылила поверхности порошком для выявления отпечатков пальцев и унесла с собой в полиэтиленовом мешке пластмассовое блюдо из-под печенья, заляпанное жирными пятнами от пальцев, испачканных в пакора.
Исследовали отпечатки обуви на ступеньках веранды.
— Один очень большой, в кроссовках «Бата».
Как и грабители, они воспользовались случаем ознакомиться с таинственной резиденцией судьи. И, как грабители, не скрывали разочарования. Упадок и разруха, царившие во владениях отставного чиновника, вызвали у них, впрочем, ублюдочное удовлетворение. Кто-то ткнул пальцем в закачавшуюся под легким нажимом конструкцию из связанных тряпками протекающих труб водопровода, другой осветил фонариком внутренности сливного бачка без крышки, автоматика которого держалась на бамбуковых щепках, резинках да на честном слове.
— Вы там улики ищете, в горшке? — ядовито спросила Саи, раздражаясь и стыдясь.
* * *
Дом этот выстроил какой-то шотландец, страстный любитель печатной экзотики тех времен. «Индийские Альпы, и как мы их пересекли» госпожи Пионер, «Страна лам», «Призрак рикши», «Мой дом Меркара», «Черная пантера Шинграули»…
Дух его воззвал к нему, раскрыл глаза на собственную непризнанную доблесть, потребовал жертв. Тяжесть самопожертвования, как водится, оказалась переложенной на чужие спины. Носильщики, натирая горбы, утыкаясь носами в собственные колени, таскали вверх камень от русла реки, сюда, к месту, где воспаряет душа. Затем воспоследовали всяческая канализация, водопроводные трубы и приборы, черепица для кровли, сантехническая керамика, фигурные кованые ворота и даже портновский манекен, обнаруженный полицией на чердаке. Топ-топ по лестнице, тяжелый шаг заставляет последнюю мейсенскую чашку стучать по парному блюдцу. Тысячи покойных пауков увядшими цветами устлали пол чердака. Их потомки тысячами немигающих глаз уставились на предков и на вторгшихся в их пределы полицейских. Глаза пауков не выражают никаких эмоций.
* * *
Полиция вооружилась зонтиками, бдительностью и подозрительностью и потопала к хижине повара. Кому неизвестно, что если ограбили хозяина, то без участия слуг, пожалуй, не обошлось.
Прошли мимо гаража, мимо уткнувшегося носом в землю автомобиля, сквозь днище которого проросла трава. Много лет назад этот механический зверь покинул свое логово, чтобы доставить судью к единственному его другу Бозе. Прошли мимо на диво ухоженного клочка земли за водяным баком, где по чашке из-под молока и кучке митаи колотил дождь. Этот уголок чудесным образом преобразился, когда повар, сраженный протухшим яйцом, не в состоянии был добежать до места своей обычной дефекации в конце сада и вынужден был обеспокоить своей нуждой супружескую пару змей миа-миби, гнездо которых располагалось вплотную.
Повар поведал полицейским об этих драматических событиях.
— Они меня не кусали, но все же я распух, как бочка. Пошел я в храм, там мне велели у змей прощения попросить. Я вылепил идола из глины, маленькую кобру, засунул его под бак, сделал пуджа. И сразу выздоровел.
— Молись им и проси защиты, — согласно закивал один из полицейских. — Тогда они тебя не тронут.
— Да они не кусаются, яйца и цыплят не таскают. Зимой-то их не очень увидишь, а в остальное время они часто вылезают, следят за порядком. Обползают участок, возвращаются.
— Какие змеи?
— Черная кобра, вот такие толстые, — повар показал на посудину из-под печенья в полиэтиленовом мешке. — Муж и жена.
Но от ограбления змеи их не защитили. Полицейские отогнали религиозные раздумья и направились к месту работы, почтительно обогнув змеиные угодья.
* * *
В хижине повара они почтительности не ощущали. Прежде всего опрокинули шаткую кровать и обыскали постель, оставив ее беспорядочной грудой. У Саи защемило сердце, когда она увидела имущество слуги. Несколько тряпок на веревке, бритва, кусок дешевого коричневого мыла, одеяло кулу, когда-то принадлежавшее ей. Картонная папка с металлическими застежками, пожертвованная судьей. В ней документы, рекомендательные письма, благодаря которым он устроился на работу к судье, письма Бижу, судебные бумаги — напоминание о проигранном брату процессе из-за пяти манговых деревьев далеко отсюда, в штате Уттар-Прадеш. И сломанные часы в сатиновом мешочке. Ремонт стоит слишком дорого, а выбросить жалко. Может, пригодятся. Полиция не слишком осторожничала, и заводная головка часов покатилась по полу.
На стене два фотоснимка: он с женой в день свадьбы и сын, перед тем как покинуть дом. Фото бедняков. Позы фотографируемых застывшие, неуклюжие, как перед расстрелом.
Однажды Саи сфотографировала повара камерой дядюшки Потти, застала его, когда он резал лук. Как он заохал, захлопотал! Побежал переодеваться в лучшую свою одежду, в чистые рубашку и брюки, а потом застыл возле полки с «Нэшнл джиографик». Кожаные переплеты, солидный фон.
Любил ли он жену?
Она умерла пятнадцать лет назад, упала с дерева, когда Бижу исполнилось пять лет. Собирала листья для козы. Несчастный случай, никто не виноват. Судьба собирает жатву. Бижу остался сиротой.
— Ах, шалунишка! — качал головой повар. — Но сердце у него доброе. В нашей деревне все собаки кусачие, и зубы у них, что палки. Но на Бижу они никогда не нападали. И змеи не кусали его, когда траву для коровы резал. Такой уж он у меня, — хвастался повар, лучась гордостью. — И не боится ничего. Совсем малышом еще мышей за хвосты хватал, лягушек ловил.
На снимке Бижу вовсе не казался неустрашимым. Такой же застывший, замороженный, как и родители. Запечатлен между бутылкой «кампа-колы» и плеером, на фоне нарисованного озера, слева и справа осколки окружения: чей-то локоть, носок башмака, фрагмент прически… хотя фотограф, очевидно, постарался удалить все лишнее из кадра.
Полицейские высыпали письма из папки, наугад выбрали одно трехлетней давности. Бижу только что прибыл в Нью-Йорк.
«Многоуважаемый Питаджи, не беспокойся. Все отлично. Начальник нанял меня на полный день. Одежду и пишу дают. Ангрези кхана, никакой индийской пищи. Да и хозяин не из Индии, американец».
— Он в Америке работает, — объяснял повар всем на рынке.
Глава третья
Вот она, Америка.
Бижу стоит по ту сторону стойки рядом с коллегами.
— Желаете большую? — спрашивает сосед Бижу, Роми, пощелкивая щипцами. Он подхватывает сосиску, толстую и сочную, помахивает ею, похлопывает о сковородку, лыбится улыбчивой девушке-клиентке, которой с детства внушили, что с темнокожими людьми следует обращаться так же, как и с белыми.
