— Нет! — ответила Лаура. — Думаешь, дело только в том, чтобы найти мне замену? К тому же никто из учителей не желает работать с моим классом.
— А на выходные ты можешь приехать? Исаку наверняка будет приятно увидеть нас обеих.
— Нет! — ответила Лаура.
— Представь, что это такое приключение, — предложила Эрика.
— Нет, — повторила Лаура, — не хочу. Еспер простудился. У всех полно дел. Все просто рушится на глазах! И ехать на Хаммарсё к Исаку — это последнее, чего я хочу или могу! Даже думать об этом не желаю.
Эрика не сдастся. Уж Лаура-то это должна понимать. Эрика опять станет уговаривать. Найти замену проще простого. Лаура вечно жалуется на свой класс, однако на самом деле она просто не хочет отдавать его кому-то еще. Она любит все делать сама. А о своих учениках она говорит: «Это мои дети, и я несу за них ответственность».
Эрика сказала:
— А вдруг Исак умрет, пока я там буду?
Лаура громко рассмеялась в ответ:
— Вот на это, Эрика, можешь даже и не рассчитывать! Старик нас всех переживет!
* * *
С 1972 по 1979 год Эрика каждое лето садилась в Осло на самолет и летела до Стокгольма, где пересаживалась на другой самолет, поменьше, и летела до маленького приморского городка на Балтийском море. Это была предпоследняя остановка. На шее у Эрики висела небольшая сумочка с билетами, паспортом и листом бумаги. На этой бумаге мать писала имя человека, сопровождающего Эрику по пути из Осло, имя встречающего в приморском городке, имя Эрики, ее возраст и тому подобное.
— Это на всякий случай, если стюардесса потеряет тебя в Стокгольме, при пересадке. — Мать сунула под нос Эрике большой цветастый носовой платок и попросила высморкаться. Да посильнее. — Высморкай все перед поездкой, Исаку не нужны в доме сопливые дети.
У Элизабет длинные рыжеватые волосы и крепкие ноги в ярко-зеленых лодочках на шпильке. Кроме Эрики, детей у нее не было.
— А если уж стюардесса тебя потеряет, то найди какую-нибудь другую стюардессу и покажи ей этот листок, — сказала она. — Слышишь, Эрика? Ты поняла, что нужно сделать? Покажи ей этот листок!
В приморском городке, в аэропорту, ее ждали Роза с Лаурой. Дорога до Хаммарсё на машине занимала полтора часа, но иногда им приходилось долго стоять в очереди на паром, курсировавший между Хаммарсё и материком и перевозивший жителей острова и туристов. Ожидание могло занять два с половиной часа. Или три с половиной. Или даже больше. Эрике это время казалось вечностью. Она каждое лето бывала на Хаммарсё и к моменту приезда не видела Исака почти год. Сидя на заднем сиденье рядом с Лаурой, она смотрела на дорожные указатели и говорила, что вот, осталось пятьдесят километров, а теперь уже сорок, а сейчас проедем мимо дуба, и останется лишь половина пути, а теперь только двадцать километров.
— Роза! Роза! Долго еще? Давай побыстрее, а?
— Нет! — отвечала Роза. — Мы разобьемся, и полиции придется вытаскивать наши тела из-под обломков машины.
Эрика смотрела на Лауру — целый месяц они будут сестрами — и смеялась.
Один километр равен одной минуте.
Десять километров — десяти минутам.
Роза говорила, что, вместо того, чтобы дергать ее, они и сами могут смотреть на указатели. Тогда будет ясно, сколько осталось.
Ей хотелось побыстрее увидеть Исака, но дорога из аэропорта тянулась целую вечность не только поэтому. Она скучала по всему: по белому домику из известняка, по своей комнате с цветным половиком, по единокровной сестре Лауре, а потом и по Молли. И по Рагнару.
С возрастом Эрика начала сильнее всего скучать по подружкам — Фриде, Эмили и Марион. То есть она и радовалась, и в то же время огорчалась из-за того, что вновь их увидит — Фриду, Эмили и Марион.
Это место принадлежит ей, Эрике. Остров Хаммарсё с его полянками, сучковатыми деревьями, неровными холмами, темными озерами и ярко-алыми маками. С серебристо-серым морем и скалой, на которой загорали девочки, слушая «Радио Люксембург» или кассеты Марион. Запах всего этого словно говорил: «Все! Наступило лето!»
Лето на Хаммарсё — самая настоящая вечность.
А поездка из аэропорта по сравнению с настоящей вечностью превращалась в маленькую вечность.
* * *
Эрика ехала медленно и громко разговаривала сама с собой. Громко разговаривать с собой научил ее Лейф, инструктор по вождению.
Однажды, сидя за рулем восемь лет назад (за день до своего тридцатилетия), Эрика не сбавила скорость, хотя знала, что нужно сбавить. Тогда ей следовало добровольно отказаться от водительского удостоверения.
— Да, с дорожными знаками ты не дружишь, — сказал Лейф.
— Я ни с кем не дружу, — ответила Эрика.
— Вот и я тоже, — сказал Лейф, — но если хочешь водить машину, то с дорожными знаками придется подружиться. Иначе дело не пойдет.
Эрике никогда не хотелось водить машину. Однако когда они с Сундом развелись, то все же решилась. Так она познакомилась с Лейфом. Седоволосый, грустный и молчаливый, он тем не менее позволял себе довольно ехидные замечания, если дело касалось вождения. Несколько месяцев Эрика с Лейфом катались по Осло. Потом, оплачивая занятия, она выяснила, что они накатали сто тридцать четыре километра.
— Чем старше ученик, тем больше времени ему требуется, чтобы научиться, — сказал Лейф.
Те, кто недавно развелся, могут привязаться к удивительным существам, вот и Эрика привязалась к Лейфу. Она считала его умным, кем-то вроде наставника, говорящего загадками. Каждое его ехидное высказывание по поводу чего-то само собой разумеющегося (как, например, что знак «Стоп!» призывает остановиться) она толковала более глубоко.
Лаура, Исак и даже Молли говорили тогда, что Эрика придает Лейфу слишком большое значение. Однако, во всяком случае, она научилась громко разговаривать сама с собой, сидя за рулем, чтобы лучше сосредоточиться. Вот так:
— Сейчас я выезжаю на круговое.
— Сейчас я останавливаюсь на светофоре.
— Сейчас я выезжаю на шоссе.
— Сейчас я смотрю на середину дороги.
Была зима, Эрика ехала в Хаммарсё и сама вела машину. Она миновала придорожную закусочную. Останавливаться ей пока не хотелось. Она проголодалась, но останавливаться еще рано.
* * *
Каждый раз, разговаривая с Исаком по телефону (а такое случалось часто), Эрика вспоминала, каким он был прежде. Белый домик, гостиная, в одном из двух кресел сидит Исак. Ноги он положил на пуфик, на носу — большие квадратные очки. Он слушает Шуберта. Может, медленную часть квинтета до-мажор. На столике возле кресла стоит большой черный магнитофон, который Исак таскает за собой по дому. Эрике двенадцать, а Лауре десять. Они укладываются рядышком на пол, чтобы почитать что-нибудь или послушать вместе с ним музыку. Если они не шумят, то можно. Тонкие ножки пуфика обиты старым коричневым бархатом. Получается, что пуфик в штанах. Однажды Исак и себе купил несколько пар похожих бархатных брюк — того же цвета и фактуры. Потом Роза их подшивала и ставила на них заплаты.
