Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 53
Он считал себя жертвой логократии – вербальной власти жены над собой. Он был бы рад раскодироваться, но не знал как.
Он стал себя контролировать. На педагогических девичниках пил только сухое.
Из всех удовольствий, связанных с алкоголем, он более других ценит радость общения. Ясность мысли ему дорога, игра нюансами ему подозрительна. Он давно перестал дорожить дешевым кайфом размагничивания, разадекватничания ситуации. Чуть что – замолкает, и молча пытается вновь обрести искомое понимание – обязанной быть – логики происходящего.
“Бди!”
Первое – Дядя Тепа; второе – она – тем более иностранка; третье – экзотика этих мест. Хвастаться третьим перед вторым было вполне в характере первого, чем и объяснял Борис Петрович присутствие здесь того же второго – ее, чужестранки, очаровательной и почти юной Катрин.
(Даже на русских барышень антураж этих мест производил сильное впечатление. Не забыть, как вспоминал Щукин однажды о беспричинном страхе своей ночной подруги: выла где-то собака, она ж была уверена – волк!)
– …большую работу по истории актуального искусства в России, в частности, в Петербурге, я так объясняю, Катрин?
– О да, Петербург, ленинградский период.
Нет, не ради экзотики, не только ради экзотики, заманил ее сюда Дядя Тепа; предмет его хвастовства, его, его ж распирающей, гордости – несомненно, сама она, искусствоведка Катрин, посмотреть на которую он и свел старых товарищей. Что ли, смотрины?
– Запад не знает ваших имен, это неправильно.
– Здесь наши имена тоже не очень известны, – сказал Дядя Тепа.
– Это неправильно, – повторила Катрин.
Борис Петрович вопрошал взглядом Щукина: “Help?”, и напрасно, – тот, ничему улыбаясь, отстраненно катал по столу катышек из газеты.
Он умел ничему улыбаться. Но чему-либо удивляться навык терял.
– Я читала книгу Стаса Савицкого, вы там даже не упомянуты.
– Просто наши имена, – сказал Дядя Тепа, – еще не стали мифом.
– О, да, да, – подхватила Катрин.
– Чьи имена? – не выдержал Борис Петрович.
– Его, твое и мое, – мрачно изрек Щукин. – Мы же художники, ты не знал?
– Мы?
– Актуальные художники, – без тени улыбки произнес Дядя Тепа. – Помнишь, Боря, двадцать лет назад… в день моего рождения… Дворцовый мост?.. – И предупреждая ответ Бориса Петровича, быстро обратился к искусствоведке. – Сейчас он скажет, что ничего не было. Было, было! – провозгласил Дядя Тепа.
В мозгу зашевелилась догадка, Борис Петрович покраснел как рак.
– Жалко, что нет фотографий, – сказала Катрин.
– Но есть милицейский протокол, вернее, копия!
– Да, да, это здорово!
– И живые воспоминания участников события.
– Это здорово! Чем больше, тем лучше. Ответьте на мой вопрос, Борис, почему вас тогда не арестовала милиция?
– Как меня, – поспешил Дядя Тепа напомнить о себе и сам же ответил заносчиво: – Потому что они сделали ноги!
– Неправда, – Щукин сказал, – нас тоже забрали, но отпустили, а тебя продержали до утра.
Щукин взял хлеба горбушку и стал дорезать на искусствоведческом журнале.
– Светка моя, – сказал Дядя Тепа, – копию протокола хранила, хотела меня шантажировать, угрожала дочке показать, какой я плохой, ну не дура ли?
Катрин спросила Бориса Петровича:
– А куда вы смотрели, Борис?
– То есть когда? – пробормотал Борис Петрович.
– Тогда. Во время вашей совместной акции.
Вниз, на свинцовые воды Невы смотрел двадцатилетний Боря Чибирев, – не на Мраморный дворец, не на бастионы Петропавловской крепости – на струю, на три жизнерадостных бодрых струи, весело низвергавшихся гаснущими огоньками; это было за час до разведения моста; белая ночь; три дурака – на середине – плечом к плечу – хором… Борис Петрович помнил, он помнил лучше других, но сейчас он не был уверен, что это то самое – то же самое думает, о чем они говорят…
Он понял, насколько он трезв.
– Я директор школы, – сказал зачем-то.
– Полистай, – Щукин стряхнул крошки с журнала. – Они принесли.
– Борис, как вы относитесь к проблеме анонимности в современном искусстве?
– Он практик, – сказал Дядя Тепа, – а не теоретик.
Дядя Тепа и Катрин беседовали об актуальном искусстве, выражаясь: “концептуальная акция”, “симулякр”, “семиотическая среда”. Борис Петрович дивился на старого друга. В журнале, который он неспешно листал, было много статей; он рассматривал фотографии. На одной – два голых мужика играли в чехарду в арт-галерее. На другой – мужчина и женщина, стоя на четвереньках, оба одновременно засовывали в духовку головы. Голый гермафродит на третьей поливал из лейки фикус в горшке.
– Как живешь? – спросил Миша Щукин загрустившего Бориса Петровича.
Борис Петрович пожал плечами.
Вспышка. Их фотографирует Катрин. Дядя Тепа передвинулся вместе со стулом, сел посередке. Вспышка. Всех троих – Катрин – для истории.
5
Большие все-таки юмористы давали названия здешним объектам. Огрызок дороги никуда не ведущей, зажатый между забором, кладбищем, свалкой – по сути двусторонний тупик, нелепый градостроительный аппендикс, нечто ухабистое, кривое и необитаемое, – красиво называется Ялтинской улицей; единственное, что мирило с названием – теплая, почти южная ночь, в которую вышли все четверо.
– Это Петербург? – спросила Катрин.
И то верно: с названием “Санкт-Петербург” единственное, что мирило – та же теплая ночь, еще не совсем белая, но уже подпорченная молоком, – Щукин мог бы поберечь батарейки, но считал своим долгом светить, преумножая сущности.
Шли парами. Впереди вооруженный фонариком Щукин под руку с Чибиревым, следом Дядя Тепа в обнимку с Катрин.
Первая пара синхронно думала о второй, о том, что Дядя Тепа своего не упустит.
Наводя на печальную мысль о вакуумных котлах Утилизационного завода, бесшумно пробежала серая стая четвероногих призраков.
– Столько бездомных собак, – сказал Борис Петрович доверительно Щукину, – не знаю, что делать. Ебутся, как суки, прямо в школьном дворе. Представляешь?
– А ты выводи во двор второклассников. Урок сексологии или как там у вас.
– Циник, – сказал Борис Петрович.
Здесь одно из немногих мест в черте города, где небо выглядит цельным, большим, особенно ночью. Мерцали редкие звезды. Заводская труба была как прорезь в пространстве, ее вершину обозначал огонек. Ничем мясокостным, впрочем, не пахло; было свежо. Завод, скорее всего, простаивал. Неожиданно Щукин обернулся и громко сказал:
Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 53