«Боже, как они торопятся… бедный старина Маркус. Какими беззащитными делает нас смерть… Мерзость…» — Гольдером владели гнев и печаль.
В углу стояло большое американское бюро, рядом на полу валялись бумаги и распечатанные письма. «А я ведь тоже писал ему…» — подумал Гольдер. Он заметил на ковре серебряный нож с погнутым лезвием, которым взломали ящики.
«Он наверняка был еще жив, когда она бросилась проверять, нельзя ли чем-нибудь поживиться: подождать терпения не хватило, даже ключи искать не стала…»
Вдова Маркуса перехватила его взгляд, но глаз не опустила и сухо прошептала:
— Он ничего не оставил. — И добавила еще тише, со странной интонацией: — Я совсем одна.
— Если я могу быть чем-то полезен… — машинально произнес Гольдер.
Мгновение она колебалась, потом спросила:
— Посоветуйте, как мне поступить с акциями Угольной компании?
— Я выкуплю их у вас по номиналу, — сказал Гольдер. — Вам известно, что они никогда ничего не будут стоить? Компания разорилась. И еще — мне нужно забрать кое-какие письма. Вы, кажется, об этом уже позаботились…
Она не уловила прозвучавшей в его голосе враждебной иронии — или сделала вид, что не заметила! — кивнула и отступила назад. Гольдер начал перебирать бумаги в разоренном ящике, но внезапно на него навалилось горькое печальное безразличие, и он подумал: «Какого черта я тут делаю…»
— Почему он так поступил? — резко спросил он.
— Не знаю.
Гольдер начал размышлять вслух:
— Из-за денег? Из-за одних только денег? Быть того не может. Он ничего не сказал перед смертью?
— Нет. Он был без сознания, когда его привезли. Пуля застряла в легком.
— Знаю, знаю, — с дрожью в голосе перебил женщину Гольдер.
— Потом он хотел заговорить со мной, но изо рта у него пошла кровавая пена, и он не смог. Перед самым концом… он был почти спокоен, и я спросила: «Почему? Как ты мог такое со мной сделать?» Маркус произнес несколько слов. Я плохо разобрала… Он все повторял и повторял: «Устал… я так… устал». А потом он умер.
«Устал, — подумал Гольдер, чувствуя себя старым и безмерно уставшим. — Конечно».
В день похорон Маркуса на Париж обрушилась неистовая гроза. Усопшего поторопились закопать в мокрую землю и оставили покоиться с миром.
Гольдер держал открытый зонт перед глазами, но, когда мимо него на плечах служащих похоронного бюро проплыл гроб, он решил полюбопытствовать. Черный, вышитый серебряными каплями покров соскользнул, явив взорам окружающих дешевое грубое дерево и ручки из потускневшего металла. Гольдер резко отвернулся.
Чуть в сторонке, не давая себе труда понизить голос, разговаривали двое мужчин. Один из них кивнул на полузасыпанную могилу:
— Он выписал мне чек на отделение Франко-Американского банка в Нью-Йорке, и я был так глуп, что принял его — в субботу, накануне смерти. Я сразу телеграфировал, как только узнал о самоубийстве, но ответ пришел только сегодня утром. Естественно, он меня надул. Чек был без обеспечения. Но я этого так не оставлю — предъявлю счет вдове…
— Крупная была сумма? — спросил кто-то.
— Не для вас, мсье Вейль, только не для вас! — Ответ прозвучал болезненно-желчно. — Но для такого бедняка, как я, сумма просто огромная.
Гольдер взглянул на говорившего. Маленький, согбенный, скверно одетый старичок дрожал на ветру от холода и все время покашливал. Никто не снизошел до разговора с несчастным, и он продолжал жаловаться на жизнь, нудно бубня себе что-то под нос. Собеседник «пострадавшего» рассмеялся.
— Лучше предъяви иск хозяйке «веселого дома» с улицы Шабане, туда утекли твои денежки.
Молодые люди за спиной Гольдера шепотом обсуждали обстоятельства смерти Маркуса.
— И все-таки странно… Знаете, перед смертью он был с девочками… с маленькими девочками, понимаете? Лет тринадцати-четырнадцати…
— Да, но…
Говоривший понизил голос:
— Никто не знал об этих его пристрастиях…
— Думаете, он решил перед смертью удовлетворить тайную страсть?
— Скорей уж хотел скрыть свои намерения…
— Почему он покончил с собой?
Гольдер машинально шагнул вперед, потом остановился, взглянул на омытые ливнем надгробия с венками и пробормотал себе под нос нечто нечленораздельное. Его сосед обернулся:
— Вы что-то сказали, Гольдер?
— Какая мерзость, не так ли? — Лицо Гольдера выражало страдание и гнев.
— Да уж, хоронить в Париже в дождь — сомнительное удовольствие. Увы, все мы там будем. Старина Маркус еще сыграет с нами последнюю шутку — мы простудимся на его похоронах. Он наверняка наслаждается, глядя, как мы месим кладбищенскую грязь… Маркус не был слишком чувствительным, так ведь? Как вам вчерашние разговоры?
— О чем вы?
— По слухам, компания «Алеман» хочет оказать помощь Месопотамской нефтяной компании. Слышали что-нибудь? Вас это должно заинтересовать…
Собеседник Гольдера замолчал, с облегчением кивнув на заколыхавшиеся зонты. «Слава Богу! Кончено… Наконец-то… пора домой…» Люди суетились, бесцеремонно расталкивали друг друга — всем хотелось побыстрее убраться с кладбища, кое-кто даже прыгал через могилы. Гольдер спешил к выходу, придерживая зонт обеими руками. Гроза бушевала над могилами, в бессильной ярости гнула к земле деревья.
«Какими довольными они выглядят, все без исключения, — внезапно подумал Гольдер. — Одним меньше, одним врагом стало меньше… Воображаю, как они обрадуются, когда настанет мой день».
Им пришлось остановиться на центральной аллее, чтобы пропустить шедшую навстречу процессию. Гольдера догнал секретарь Маркуса Браун.
— У меня есть бумаги насчет русских и «Амрума», они могут вас заинтересовать, — зашептал он. — Похоже, в этом деле каждый обворовывал каждого… Некрасивая история, мсье Гольдер.
— Не слишком красивая, молодой человек. — Гольдер не скрывал иронии. — Хорошо, принесите мне документы к шестичасовому поезду на Биарриц.
— Вы уезжаете?
Гольдер достал сигарету и тут же смял ее в пальцах.
— Черт побери, нам что, придется стоять тут всю ночь? — Кавалькада черных машин медленно и неумолимо продвигалась по аллее, перегораживая им путь. — Да, уезжаю.
— Погоду обещают чудесную. Как поживает мадемуазель Джойс? Наверное, стала еще красивее? Хорошо, что вам удастся отдохнуть. Вы выглядите усталым и нервным.
— Нервным? Глупости! — Гольдер вышел из себя. — Что за глупости! Кто точно был нервным, так это Маркус… Нервным, как баба… Сами видите, к чему это его привело…
Он раздвинул плечом служащих похоронного бюро в промокших цилиндрах, рассек надвое траурную процессию и побежал к выходу.
