— Есть, но немного. А еще уйма знакомых и пара poдственников. В основном мужчины.
— Понятно.
Доктор снова умолк.
— Что-нибудь еще?
— Он сам попросил вас приехать после попытки самоубийства?
— Нет. Я была у него накануне, и он показался мне каким-то потерянным. Отрешенным, что ли. Отчужденным. Вернее, не просто отчужденным… Он даже говорить связно не мог! Все время запинался. Не так, как пьяница, нет. Просто терял нить разговора. Начинал говорить — и сам забывал, о чем он. Я даже подумала — может, он перенес сердечный приступ, пусть даже в легкой форме? По крайней мере так это выглядело. А потом, вместо того чтобы пожелать мне спокойной ночи и расцеловать, как обычно, в обе щеки, он взял меня за руку, очень крепко сжал ее и сказал: «Прощай». Это совсем не в его духе. Поэтому я вскоре вернулась. Как вы можете убедиться из медицинских свидетельств, которые я вам предоставила, его объявили мертвым до моего приезда. Но — и это случилось тоже до моего приезда — он начал подавать признаки жизни, Так что к нему снова вызвали врачей.
— И что было дальше?
— Я осталась с ним на неделю. А потом съездила домой, чтобы собрать вещи и взять с собой горничную.
В наступившей тишине Фуртвенглер принялся методично поправлять предметы, лежавшие на столе.
— Леди Куотермэн! Я хотел бы кое-что выяснить.
Сибил бесстрастно смотрела на него.
— После нашего первого телефонного разговора я побеседовал с доктором… — он бросил взгляд на лист бумаги, — Грином, если не ошибаюсь.
Сибил кивнула.
— Поэтому я знаю о необычных обстоятельствах, сопутствовавших возвращению мистера Пилигрима к жизни после попытки самоубийства. Однако в мою задачу не входит расследование этого случая. Моя цель — во-первых, определить, почему он хотел покончить с собой, а во-вторых, как пробудить в нем желание жить. Вернее… — доктор поднял руку, как бы предупреждая возможные возражения, — как пробудить в нем волю к жизни!
Сибил помедлила минутку, потом сказала:
— Не волнуйтесь так, доктор Фуртвенглер. Я именно затем и привезла мистера Пилигрима в Бюргхольцли. Чтобы пробудить в нем волю к жизни.
— Прекрасно. Итак, вас беспокоила его отрешенность накануне вечером. Значит ли это, что он и прежде вел себя подобным образом?
— В какой-то степени да. Бывают периоды, когда его… — Сибил задумалась, тщательно подбирая слово, — уносит.
— Уносит?
— Да. Он как бы уплывает куда-то. Или улетает.
— Такие периоды предшествовали в прошлом другим суицидным попыткам?
— Что за бред, доктор! — возмутилась Сибил. — О каких попытках вы говорите?
— Разве вам не известно, что он пытался уйти из жизни раньше?
— Впервые слышу.
— Вы действительно ничего не знаете?
— Нет, — сказала она после короткой заминки. — Ничего.
Доктор Фуртвенглер незаметно написал· рядом с ее именем: «Sie lugt». Оuа лжет. И добавил: «Warum?»
Почему?
4
Палата Пилигрима находилась на третьем этаже. Он поднялся туда вместе с Кесслером на застекленном лифте с вычурной медной решеткой. Через стекло виднелась винтовая мраморная лестница, обвивавшая шахту лифта наподобие штопора. Перила лестницы были из темного дерева, только какого именно, Пилигрим не понял.
В кабине их встретил оператор неопределенного возраста. Одетый в зеленую униформу, без фуражки, он сидел на откидном деревянном стуле, управляя лифтом с помощью рукоятки, торчащей из колеса. Туфли у него были отполированы до такой степени, что отражали свет, руки затянуты в белые хлопчатобумажные перчатки. Лицо лифтера всю дорогу оставалось совершенно бесстрастным. Он не заговорил с Кесслером, итот тоже не промолвил ни слова.
Когда они поднялись на третий этаж, Пилигрим попятился назад.
Медная дверь открылась. Кесслер вышел на мраморную площадку и, протянув руку, сказал:
— Идите сюда. Все хорошо.
Оператор так и не встал с сиденья, лишь нагнулся немного вперед, придерживая дверь. Вторая рука лежала у него на коленях.
— Мистер Пилигрим! — позвал Кесслер.
Пилигрим посмотрел на протянутую руку санитара и, похоже, воспринял ее не как приглашение, а как предупреждение или же барьер.
— Вам нечего бояться, — сказал Кесслер. — Вы у себя дома.
Пилигрим ступил на мраморную площадку, и дверь лифта закрылась. Обернувшись, он мельком увидел, как по-прежнему, непроницаемое лицо оператора исчезает прямо под ногами, за краем площадки.
Кесслер повел его по темно-бордовому ковру с золотистой кромкой, устилавшему коридор с вереницей запертых дверей. Но фрамуги на дверях были открыты, и из них струился рассеянный свет.
Далеко-далеко впереди — а может, так только казалось — стояла старуха в наброшенном на плечи одеяле. Темная фигура в ореоле мягкого белого сияния.
— Вам повезло, мистер Пилигрим, — сказал Кесслер. — Вас поместили в номер 306. Оттуда открывается великолепный вид.
Он пошел было вперед, затем вернулся, взял Пилигрима под руку и повел его по заглушающему шаги ковру.
Женщина не шевельнулась. Смотрела она на них или нет, было неясно. Пилигрим не смог разглядеть ее глаза.
Они остановились у белой двери с закрытой фрамугой.
Кесслер провел Пилигрима через прихожую ко второй двери, затем в гостиную. Палата походила на номер в отеле. Ничто в ней не напоминало о клинике. Между окнами была уютная ниша с резным столиком. В гостиной стояли также другие столы и плетеные стулья с подушками. Ковры — имитация турецких — были недорогие, но яркие, с узорами голубого, красного и желтого цветов. Бахрома — бесплатно прилагаемая имитация грез — сонно разметалась по полу.
Кесслер легонько подтолкнул пациента к спальне.
Посреди комнаты стоял пароходный кофр Пилигрима. На кровати лежали два закрытых чемодана. Весь багаж доставили со станции, пока Пилигрим с леди Куотермэн пили кофе.
Два окна были закрыты ставнями изнутри.
— Это от ветра, — пояснил Кесслер. — Сейчас бушует вьюга, но здесь вы будете в тепле и безопасности. — Он ходил по комнате, включая лампы. — А тут, как видите, ванная комната. Все как дома!
Пилигрим не реагировал. Он стоял, схватившись за край кофра левой рукой, будто стараясь сохранить равновесие, и оглядывался по сторонам.
— Присядьте, мистер Пилигрим! — сказал Кесслер. — Давайте-ка я подвину вам кресло. — Он подтащил кресло к пациенту. — Вот так, вот так.
Кесслер усадил Пилигрима, но тот, даже сидя, не отпускал край кофра.
— Зачем вы его держите, мистер Пилигрим? Пожалуйста, отпустите!
