Думать.
Ганс Гут, библиотекарь. Там на равнине… его бегство при одном виде бронированных рыцарей герцога Георга[4]еще до начала резни. Если кто и спасся, так это Гут.
Его типография в Бибре, рядом с Нюрнбергом. Много лет подряд там постоянно толпились братья. Это место стало пристанищем для многих из них.
Пешком, по ночам, если держаться в стороне от дорог, по лесам и по границам полей, — все это займет недели две, не меньше.
Глава 3
18 мая 1525 года
Солдатский бивак.
Длинные тени и грубый северный акцент.
Два дня и две ночи я шел по лесу, все мои чувства обострились, я вздрагиваю при малейшем шорохе: взмах птичьих крыльев, далекий вой волка с перебитым хребтом, на бегу теряющего свои кишки. Там, вдали, внешний мир, возможно, уже прекратил свое существование, больше ничего не осталось.
Я шел на юг, пока ноги не подламывались подо мной и я не валился на землю. Я глотал все, что могло обмануть голод: желуди, лесные ягоды, даже кору и листья, когда голод становился невыносимым… Я полностью истощен, кости ломит, а ноги становятся все тяжелее.
Солнце уже зашло, когда в темноте подлеска показались блики костра. Я подхожу поближе, прячась за стволом дуба.
Справа от меня, шагах в ста — стреноженные лошади: запах может выдать меня. Стою неподвижно, думаю, сколько времени мне понадобится, чтобы оседлать одну из этих бестий. Из-за ствола умудряюсь рассмотреть и все остальное: они сидят у костра, завернувшись в одеяла, фляга переходит из рук в руки, я почти физически ощущаю запах перегара.
— Ох! А когда мы атаковали, они бежали, как зайцы! Я проткнул копьем сразу троих! Ну и вид! Как куропатки на вертеле!
Взрыв пьяного смеха.
— А у меня было кое-что поинтереснее. Пока мы грабили город, я отымел пятерых бабенок, между делом не прекращая убивать голодранцев. Одна из этих сук едва не отхватила мне пол-уха зубами! Смотрите…
— А ты?
— Перерезал ей горло, будь она неладна!
— Зря мучился, дурья башка. Подождал бы денек, и она сама бы тебе дала, чтобы заполучить труп муженька, как и все остальные…
Новый взрыв смеха. Один из них швыряет полено в костер.
— Клянусь, это была самая легкая победа за всю мою службу, надо было только палить им в спину и насаживать на вертел, как голубей. Но каково зрелище: головы, летящие по воздуху, люди, молящиеся на коленях… Я чувствовал себя кардиналом!
Он позвенел полным кошелем, двое других ответили ему тем же, один сотворил крестное знамение.
— Святые слова. Аминь.
— Пойду помочусь. Оставьте мне глоток этой дряни…
— Эй, Курт, отойди-ка подальше! Я не хочу, чтобы, когда лягу спать, твоя моча воняла у меня под носом!
— Ты так пьян, что не заметишь, даже если я наложу тебе на голову…
— Иди в зад, дерьмо!
В ответ — отрыжка. Курт вышел из круга света и поковылял в моем направлении. Он протопал в нескольких шагах от меня и направился дальше в гущу подлеска.
Теперь! Решайся!
Одежда. Одежда, не такая грязная, как эта, и кошель, полный денег, у пояса.
Ползу за ним, прячась за деревьями, пока наконец не слышу, как он поливает траву. Сжимаю дагу. Как учил меня Элиас: одной рукой заткнуть рот и не колебаться ни секунды. Перерезаю ему горло до того, как он успевает понять, что случилось. До того, как я сам понимаю это. Только приглушенное клокотанье: и кровь, и душа выплескиваются у меня между пальцами. Я смягчаю его падение.
Я никогда не убивал человека.
Развязываю пояс и беру кошель, снимаю куртку и штаны, заворачиваю все в его одеяло. Теперь скорей отсюда… Только не бежать… Не шуметь… Вытянуть руку, чтобы защитить лицо от кустов и веток. Запах крови на руках, как на равнине, как во Франкенхаузене.
Я никогда не убивал человека.
Головы, летающие в воздухе, люди, молящиеся на коленях, Элиас, Магистр Томас, ставшие призраками…
Я никогда не убивал человека.
Я останавливаюсь. Тьма кромешная, едва различимые голоса. Шпага в руке.
Сделать то, что я должен.
Отправить в ад всех этих ублюдков!
Поворачиваю обратно… Шаг за шагом… Голоса становятся громче, приближаются. Я бросаю тюк и кошель. Их двое. Шире шаг. Их двое. На колебания нет времени.
— Курт, какого хрена…
Я вхожу в круг света.
— Боже!
Точный удар в голову.
— Святое дерьмо!
Клинок — в грудь, изо всех сил, пока он не блюет кровью.
Рука второго хватается за оружие слишком поздно — удар в плечо, потом в спину.
Он на локтях ползет в кусты, визжа, как свинья на бойне.
И вот я, теперь уже не спеша, зависаю над ним. Хватаю дагу обеими руками, погружаю ее между лопатками, дробя кости, разрезая сердце.
Побороть ужас.
Тишина. Лишь мое тяжелое разгоряченное дыхание, четко различимое в ночи. И треск костра. Оглядываюсь по сторонам: никто не шевелится. Больше нет…
Я прикончил их всех… во имя Господне!
Глава 4
19 мая 1525 года
Я еду верхом, одетый в мундир — символ предательства и подлости.
Этот мундир защитит меня на какое-то время. Возможно, это военная хитрость, я должен к нему привыкнуть, все возможно. Маска наемника, когда побеждает только подлость, и ничего больше.
Я должен привыкнуть к ней. Я никогда не убивал прежде.
Снова закат кропит поля и холмы пурпурными бликами, размывая контуры и окончательно уничтожая остатки уверенности.
Я проехал много миль, все время на юг, к Бибре, в седле, подгоняемый слабой надеждой. На местности, по которой я продвигался, остались следы пребывания орд убийц и разбойников. Как после стихийного бедствия, земля уже никогда не будет плодородной. Повсюду искореженное железо и все остальное, выброшенное армией подлецов, несколько гниющих трупов, останки бедолаг, имевших несчастье встретиться на ее пути. Отряды наемников спешат с очередной бойни на новый налет.
Пока тьма не поглотила горизонт и последние тени, я двигался по подлеску. Между деревьями я видел вдали вспышки — возможно, другие биваки. Еще несколько шагов, и я слышу слабый звук. Лошади, бряцанье доспехов, отражение факелов на металле. Мой конь топает, мне приходится крепко держать его под уздцы, спрятавшись за ствол дерева. Я стою в ожидании, поглаживая шею лошади, чтобы помочь ей преодолеть страх.
