Стоило Эдварду взять книгу в руки, как древняя рукопись раскрылась там, где в нее был вложен листок пергамента. Он смотрел на почерк писца, а в ушах у него звучал повелительный голос короля, диктующего эти строки. Он много раз перечитывал это письмо — это была первая весточка от отца с тех пор, как он покинул Лондон. Гнев, который он испытывал поначалу, давно угас, и сейчас в сердце Эдварда жило лишь нетерпеливое ожидание.
В письме речь шла о замках, разрушенных до основания, и разграбленных городах, о вытоптанных пастбищах и погибших на корню урожаях, о выжженной земле, о трупах, усеивающих улицы городов и оставшихся непогребенными, и о жутком смраде, висящем в воздухе. Большое войско под командованием Льюэлина ап Граффада спустилось на равнину из горных крепостей в древнем уэльском королевстве Гвинедд, сея смерть и разрушения. После женитьбы на Элеоноре Эдвард по воле отца получил за ней в приданое обширные земли, включая территории на северном побережье Уэльса, от границы у Честера до реки Конви. И теперь, как явствовало из письма, именно эти земли оказались разграбленными. Причем не в первый раз.
Шесть лет тому, когда Эдварду было всего семнадцать, Льюэлин возглавил восстание жителей Гвинедда против английских захватчиков. Оно развивалось стремительно и успешно, и не прошло и нескольких дней, как вся территория оказалась под властью Льюэлина. Английские замки были сожжены, а их гарнизоны разбежались. Эдвард, получив первые донесения о происходящем, немедленно явился к отцу, поскольку собственных средств у него было недостаточно. Но король отказал ему в помощи, заявив, что сыну представился случай выказать себя настоящим воином и военачальником. Но правда, и Эдвард прекрасно знал это, заключалась в том, что Генрих был слишком занят тем, чтобы сделать своего младшего сына Эдмунда королем Сицилии, и не хотел расставаться с деньгами или войсками. В конце концов, получив заем у одного из дядьев, Эдвард со своими людьми отправился защищать собственные владения в Уэльсе. Льюэлин наголову разбил его. Вынужденный отступить после первого же сражения, с погибшей репутацией и рассеянной армией, Эдвард до сих пор помнил насмешливые и обидные песенки, которые распевали о нем уэльсцы, восторженно радуясь его поражению.
Генрих же, тем временем, растерял прежнюю популярность при дворе из-за своей нелепой сицилийской авантюры и потакания сводным братьям Валансам, которые недавно появились в Англии и пользовались дурной славой. Возглавил ряды недовольных политикой короля не кто иной, как крестный Эдварда, Симон де Монфор, граф Лестер. Ему удалось привлечь многочисленных сторонников, и своей кульминации противостояние достигло в парламенте в Оксфорде, когда король лишился почти всей власти в пользу баронов. Разъяренный глупыми действиями Генриха и собственным поражением от Льюэлина, Эдвард принял сторону крестного отца, который и убедил его заключить пакт, направленный против собственного родителя. Король же, узнав о предательстве, лишил сына всех пожалованных ему земель и отправил в ссылку.
Эдвард в последний раз перечел письмо, задержавшись на последних строках. Отличие этого мятежа от прочих состояло в том, что Льюэлину удалось неслыханное — он объединил под своей властью весь Уэльс. До сих пор север и юг разделяли не просто заснеженные вершины горной гряды Сноудония.[10]Столетиями военачальники трех древнейших королевств Уэльса боролись за верховенство, сражаясь между собой и с английскими лордами, владения которых граничили с их землями на юге и востоке. В стране веками не утихала смута. А сейчас Льюэлину, судя по всему, удалось примирить враждующие стороны и направить их копья и луки в сторону Англии. Генрих писал, что Льюэлин водрузил на голову золотую корону и нарек себя принцем Уэльским. Причем корона была не простой. Это была корона короля Артура.
Эдвард еще мгновение смотрел на пергамент, а потом поднес его к пламени свечи. Листок потемнел, сморщился, и жадные язычки огня охватили обещание отца вернуть все земли Эдварда, если тот вернется и разобьет Льюэлина. И Эдвард был готов. Готов отправиться домой с людьми, которые собрались под его знаменами, готов занять достойное место в Англии, принять извинения родителей и выступить против Льюэлина. Уэльс, конечно, мог впервые в своей истории объединиться, но в этом как раз и заключалась его слабость, о которой Эдвард узнал из письма отца. Он на личном опыте познал подлинную власть, набросив на плечи мантию легенды. Совершенно очевидно, что это понимал и Льюэлин, потому как не мог выбрать более могущественного символа, чтобы объединить народ Уэльса. Артур был для них не просто защитником и повелителем, он был последним великим королем Британии, еще до саксов и норманнов. Но если нечто столь могущественное способно объединить людей, то с таким же успехом оно способно и уничтожить их.
Когда пергамент рассыпался черным пеплом, в дверь постучали. Она распахнулась, и на пороге возникла внушительная фигура Уильяма де Валанса.
— Прибыли командиры, чтобы обсудить выкуп за их людей.
Эдвард поднялся на ноги, оставив письмо дотлевать на столе. Буквы на страницах по-прежнему раскрытой книги казались в темноте черными от крови.
Часть 1
1286 год
…Звезд движенье следил вещий муж с высокой вершины.
Глядя в прозрачную твердь и сам с собой рассуждая:
Марса лучи — что значат они? Короля ли кончину
Нам предвещают они, разгораясь, иль судьбы иные?
Гальфрид Монмутский.
Жизнь Мерлина
1
Это был глас Божий. И Бог гневался.
Дворецкий короля, лавируя между столами и скамьями, поморщился, когда небеса над головой разверзлись и землю вдалеке сотряс страшный удар. В другом конце залы какой-то молоденький слуга склонил голову, и старый дворецкий решил, что тот молится про себя. Разразилась сильная гроза, обрушившись на башни и стены с бойницами. Она безжалостно погасила тусклый свет полуденного солнца, и замок погрузился в вечерние сумерки. Ощущение нависшей надо всеми смертельной опасности, порожденное возникшими несколько месяцев назад слухами, сейчас достигло такой остроты, что Гутред, который поначалу лишь презрительно фыркал, заслышав досужие сплетни, и сам поддался ему.
Небо раскроила очередная молния, и он задрал голову вверх, туда, где скрещивались в неверном свете факелов потолочные балки, содрогнувшись при мысли о том, что было бы, попади небесный огонь прямо в крышу. Перед его внутренним взором возникла библейская сцена: падающее дождем ослепительно-белое пламя, валяющиеся на полу обугленные тела с зажатыми в руках ножами и кубками. Вот только восстанут ли они так же, как и падут? Дворецкий опустил взгляд на кувшин, который сжимали его покрытые старческими коричневыми пятнами руки. А он сам? Полуприкрыв глаза, Гутред уже начал читать про себя молитву, но потом остановился. Это чепуха. Просто пришла одна из тех зловещих мартовских гроз, которые заставляют древних старух бормотать невесть что, а клирикам дают лишнюю возможность воззвать к милости Всевышнего. Но, возобновив свое неспешное странствие между столов, он не мог отмахнуться от внутреннего голоса, который нашептывал ему, что слухи появились задолго до того, как север приоткрыл свою чудовищную пасть и засыпал Шотландию мокрым снегом с градом.
