Почти весь день он провел во дворе конунга среди толпившихся воинов и торговцев, ремесленников, менестрелей и морских капитанов, чтобы поговорить с начальником телохранителей Хальфдана. И когда он рассказал ему, зачем пришел, тот рассмеялся, упершись руками в бока.
— С чего ты взял, что Хальфдану Рагнарсону нужен такой желторотый юнец? Сначала отрасти бороду, а потом уж возвращайся — года через два.
— Я отращу бороду, но тогда я найду себе занятие поинтереснее, чем возвращаться сюда! — гневно ответил Бьярни.
Кто-то из зевак рассмеялся:
— Послушайте-ка, как поет этот петушок!
Итак, он был свободен и одинок, как собака, сорвавшаяся с привязи, на извилистых улицах Дублина. День клонился к закату и укутывал прохожих в тени, а он не знал, куда податься, и гнев на пару с голодом, все еще терзал его. Что ж, по крайней мере, с голодом он уж как-нибудь справится. Хериольф обменял ему серебряный браслет на монеты, обломки драгоценного металла и несколько колец из разорванной серебряной цепи, так что у него были деньги, позвякивавшие в засаленном кожаном мешочке, висевшем на поясе. А улицы были усеяны винными лавками и пивными, как осенними листьями.
Из одной открытой двери доносился особенно вкусный запах тушеного угря, и он решил войти.
Внутри пахло торфом, дымчатый свет струился от двух факелов, а чумазый мальчуган прислуживал нескольким посетителям.
Бьярни придвинул стул и сел за другим концом стола, поближе к двери. Он не удосужился запомнить советы, которые Хериольф дал ему утром — разве он ребенок, чтобы нуждаться в наставлениях! — но все же запомнил, что в незнакомой пивной лучше всего садиться у самого выхода. Он заказал эль[14]и ужин. Мальчик принес эль в кожаной кружке, тушеного угря, плавающего в жире, и толстый ломоть черствого пшеничного хлеба. Люди с другого конца стола взглянули на него, а затем вернулись к игре в кости среди тарелок и пивных кружек, оставшихся после их ужина.
Бьярни догадался, что это ирландцы, по клетчатым курткам и непонятному языку, и потерял к ним всякий интерес.
Ему и без того было о чем подумать, например, чем заняться после ужина. На столе он заметил старое пятно от эля, похожее на причудливое лицо, которое как будто смотрело на него, усмехаясь, и спрашивало: «Ну, что теперь, Бьярни Сигурдсон? Вернуться к Хериольфу и пожаловаться, что тебя не взяли? Попроситься на борт до следующего порта?»
Он мог бы это сделать. Хериольф намеревался отправиться вверх вдоль берега с дорогими мехами, янтарем и прекрасным заморским седлом для Эйвинда с Востока, который охранял берега Северной Ирландии от набегов викингов из своего укрепления в заливе Белфаст-Лох. Может, Эйвинд возьмет его в дружину, даже без бороды. В худшем случае он мог бы поработать корабельным плотником год или два, пока она не отрастет. Но как же они будут смеяться над ним, на «Морской корове»! От этой мысли у него все сжалось внутри. Он сделал большой глоток кислого эля и ударил кружкой прямо по злобному лицу на столе так, что несколько капель вылились на него, чтобы превратиться в новые пятна.
Бродячий пес, забредший в пивную с темной улицы, отскочил в сторону, испугавшись внезапного хлопка. Краем глаза Бьярни заметил порывистое движение, оглянулся и увидел пару испуганных, но полных надежды янтарных глаз. Черная дворняжка, еще совсем щенок, худая, как волк под конец голодной зимы, смотрела на него, сжавшись в комок, готовая отскочить при первой же опасности, но со слабой надеждой на кончике облезлого хвоста. Бьярни бросил ему кусок хлеба, он проглотил и подошел ближе; тогда Бьярни кинул ему остатки хряща из своей тарелки, и вот пес оказался совсем рядом, обнюхивая протянутую руку. Это было первое существо во всем Дублине, проявившее к нему дружелюбие, и почти неосознанно Бьярни стал трепать пса за подрезанные уши, как нравилось Астрид. Пес прижался к его руке и закрыл глаза от удовольствия.
В конце концов он получил достойную долю ужина Бьярни и, когда есть было уже нечего, зевнул и лег под столом. А Бьярни, занятый своими мыслями, забыл про него.
Вскоре он встал, заплатил за ужин, поторговавшись о двух кольцах разорванной серебряной цепи, и, перекинув свой узел через плечо, вышел в темный переулок.
Теперь надо было где-то переночевать. Может, на пристани, под корабельными навесами — хотя он не хотел подходить слишком близко к «Морской корове». И он пошел вниз по холму в бледный туман, поднимавшийся с реки. Он не заметил, как черный пес, чей сон был очень чуток, поднялся и бесшумно последовал за ним. И еще он не заметил, что один из игроков в кости встал из-за стола и, сделав безмолвный знак своим товарищам, тоже направился за ним.
Суматоха дня постепенно стихала в Дублине. Из каждой пивной доносились веселые голоса, и компании гуляк с кораблей и из гарнизона бродили от одного кабака к другому, предаваясь шумному разгулу. Тем временем улицы между толпами наполнились безмолвными прохожими, словно тенями. В одном из таких тихих переулков между кабаками Бьярни услышал легкий шорох за спиной и, обернувшись, увидел в свете почти что полной майской луны черного пса, который семенил за ним. Он выругался, и пес попятился было, но как только Бьярни продолжил путь, вновь послышался топот четырех лап.
Несколько теней проскользнули мимо него, а когда они скрылись, топот все еще не утихал. Черт бы побрал эту собаку! Как будто у него мало своих забот! Он остановился, поднял щебень с дороги и швырнул его в пса, чтобы он знал, что ему тут не место. Пес увернулся и подошел ближе. Может, если не обращать на него внимания и спокойно идти, пока не найдется ночлег, он отстанет…
И он пошел дальше, не оглядываясь. Ближе к пристани улицы стали многолюдней, и вскоре Бьярни уже не слышал семенящих лап в гуле голосов и шагов, плеске волн и скрипе кораблей. Не слышал он и легких, крадущихся шагов игрока в кости.
Но вдруг почувствовал, как кто-то дернул его за пояс, и, резко обернувшись, оказался лицом к лицу с темной фигурой, которая почти вплотную прижалась к нему. Он заметил, как ее рука взметнулась вверх и бросила что-то в лунном свете в гущу шумной толпы гуляк, которая внезапно появилась на боковой дорожке, распевая песни, и чья-то рука поймала это. В ту же секунду в бледном свете луны блеснул нож, и в мгновение ока Бьярни выхватил свой. Он услышал звонкий удар одного лезвия о другое и почувствовал острую боль в руке.
Никто в пестрой уличной толпе не обратил внимания на ожесточенную драку, которая вспыхнула на их глазах. Ничего необычного в этом не было, и, если это вас не касается, лучше держаться подальше. Кулачный бой — другое дело…
Неожиданное нападение показалось Бьярни кошмаром. Его рука стала скользкой от собственной крови или от крови нападавшего, и, стараясь увернуться от удара, он вдруг испугался, что умрет здесь, на темной улице незнакомого города, и никто из родных никогда не узнает, что с ним случилось.
И тут рычащий черный зверь, словно молния Тора, набросился на его противника. Схватка, до того безмолвная, вспыхнула криками, руганью и проклятиями. А затем все стихло, так же внезапно, как и началось, и нападавший убежал, преследуемый лающим псом.
