Юстин все-таки устоял под нажимам легкой, таящей угрозу руки, лежавшей на его плече, и не дрогнув выдержал взгляд императора.
Чей-то голос — приятный, насмешливый, хладнокровный голос — лениво протянул:
— Сиятельный, ты чересчур жесток к мальчику. Он первый вечер с нами, а ты лишаешь его обеда.
Караузий будто не слышав. Еще несколько мгновений он не спускал с лица Юстина своего страшного, пронзительного взгляда. Затем губы его медленно раздвинула усмешка, прорезав прямую щель на лице. — Ты прав, как всегда, мой дорогой Аллект, — сказал он. И добавил, обращаясь к Юстину: — Нет, ты не послан шпионить за мной, а если и послан, то тебе об этом не известно. — Рука его соскользнула с плеча юного лекаря, он обвел взглядом столы: — Приступим к трапезе, друзья?
Человек по имени Аллект поймал взгляд Юстина и улыбнулся. Юстин улыбнулся в ответ, как всегда благодарный за проявление доброты, и протиснулся сквозь толпу к Флавию. Тот встретил его тихим возгласом: «Отлично! Ты большой молодец!» — что тоже подбодрило Юстина.
И скоро он уже сидел в конце стола между Флавием и еще одним центурионом. Сосед справа, сосредоточенный на еде, был неразговорчив, и Юстин все свое внимание мог посвятить тому весьма непочтительному описанию великих мира сего, сидящих во главе стола, которым потчевал его Флавий, пользуясь общим шумом.
— Видишь вон того, с резаным шрамом на щеке? — говорил Флавий, расправляясь с маринованной селедкой. — Это Аркадий, капитан «Калеопы», нашей самой большой триеры[4]. Он заработал шрам на арене. Толковый был парень в молодости. Да, а рядом с ним, унылый такой, — это Дексион, центурион морской когорты. Никогда, — Флавий покрутил головой, — никогда не садись с ним играть в кости, если тебе неохота расстаться с туникой. Я не хочу сказать, что он плутует, но почему-то Венеру[5]он выбрасывает чаще, чем дано другим смертным.
— Благодарю за предупреждение, — отозвался Юстин. — Запомню.
Но все это время почему-то взгляд его то и дело обращался на человека, которого император назвал Аллектом. Тот сидел с другими приближенными во главе стола, высокий, с шапкой очень светлых волос, серебрившихся на висках. Тяжелое лицо его было бы приятным, если бы не чрезмерная бледность красок; все было белесое — волосы, кожа, глаза. Но тут он вдруг улыбнулся словам соседа, и улыбка, неожиданная, покоряющая, придала его лицу все, чего в нем только что недоставало.
— Кто этот высокий светловолосый человек? Император, кажется, назвал его Аллектом.
— Министр финансов и вообще правая рука Караузия. Он имеет сильную поддержку в войсках и среди денежных людей, так что после Караузия он, я думаю, самый могущественный человек в Британии. И надо сказать, вполне порядочный, хотя вид у него такой, точно его растили в темном чулане.
И тут произошло нечто столь незначительное, столь обыденное, что впоследствии Юстин даже не мог разобраться, а не дал ли он увлечь себя воображению. И все-таки этот случай засел у него в памяти, и долго не выходило из головы возникшее тогда впервые ощущение близкого зла. Большая с бархатистыми крыльями ночная бабочка, вероятно привлеченная теплом светильников, слетела сверху, со стропил, и принялась порхать и кружить над столом. Внимание всех в эту минуту было приковано к императору, который собирался совершить второе возлияние богам, всех — кроме Юстина и Аллекта. Сам не зная почему, Юстин опять бросил взгляд на Аллекта и увидел, что тот неотрывно следит за бабочкой. Она кружилась как безумная, спускаясь все ближе и ближе к одной из ламп, которая стояла прямо перед министром; неясная тень ее, крутясь, металась над столом, бабочка падала все ниже по сумасшедшей, головокружительной спирали — прямо на яркое, манящее пламя. Все ниже, ниже, и наконец дикая экстатическая пляска завершилась сумятицей теней, взрывом — и бабочка, с обгоревшими крыльями, жалкая, обезображенная, трепыхаясь, упала на стол перед Аллектом, возле чаши с вином. И Аллект, едва заметно улыбаясь, прикончил ее, раздавив заранее вытянутым пальцем.
Только и всего. Любой раздавил бы опаленную бабочку — что тут еще оставалось делать. Но Юстин хорошо видел, с каким выражением на бледном лице Аллект наблюдал за пляшущей бабочкой, выжидая, когда она окажется совсем близко к нему; видел его лицо и тогда, когда тот, не подозревая, что за ним наблюдают, вытянул приготовленный палец с точным расчетом — убить.
Глава 2. Шепот на ветру
По мере того как шли дни, Юстин привыкал к громадной крепости — ядру защитных сооружений Караузия против саксов и его ставке. Под сенью высокого серого маяка, некогда победно сиявшего бронзой и мрамором, прибывали и уходили галеры и купеческие суда, и день-деньской над шумом гарнизонной жизни, над командами, доносящимися с плаца, над звуками труб и топотом марширующих ног стоял в воздухе скрип тёсел и грохот молотов. Но за. всеми этими звуками, характерными для жизни дока, постоянно слышался гул моря.
Трижды за эту осень, прежде чем зима перекрыла морские пути, случались стычки между британским флотом и кораблями саксов под черными парусами. Так что Юстину хватало практики и возможности показать свое умение, когда доставляли раненых. Он даже заслужил ворчливую похвалу раздражительного старшего лекаря, отчего почувствовал себя счастливым.
Осень оказалась удачной и в других отношениях — и для него, и для Флавия, с которым он проводил большую часть свободного времени. Зародившаяся в первую встречу симпатия переросла в тесную, прочную дружбу. Сблизило их и чувство одиночества: Флавия после смерти родителей, унесенных чумой, вырастила вдовая двоюродная бабушка, так что с одиночеством он тоже был знаком. Всю осень, а потом и зиму друзья охотились вместе на кабанов в Большом лесу, ходили с луками на болотную птицу или слонялись по рыбачьей деревне, мнившей себя городом. Ее лавчонки, храмы и пивные громоздились под самыми стенами крепости.
Чаще всего они посещали лавку, ютившуюся у подножия Северного бастиона. Держал ее некий Серапион, небольшого роста сморщенный человечек, полубритт-полуегиптянин, с блестящими, как у ящерицы, глазками и заостренными тонкими пальцами. Снаружи лавочка походила на собачью конуру, но внутри была полна чудес. Пучки сушеных трав, горшочки и кувшинчики с неведомыми отварами, душистые масла в хрустальных сосудах, какие-то высохшие, съежившиеся предметы, к которым и приглядываться-то не хотелось… Лавка пользовалась популярностью у гарнизона — тут всегда можно было найти душистые масла и мази для себя или палочку духов для подружки.
Флавий захаживал туда, чтобы купить Серапионово растирание, снимающее одеревенелость и усталость мышц после долгой изнурительной охоты, а также еще ради мази, от которой, как он тщетно надеялся, волосы у него перестанут стоять торчком. Юстина же интересовали целебные составы Серапиона, а еще больше его рассказы о целительных и ядовитых травах и о влиянии светил.
