Какое-то время спустя поступило распоряжение: «К орудиям! Открыть ответный огонь!» Но все мы были в таком состоянии, что об ответном огне и речи быть не могло. Все словно окаменели в своих временных укрытиях. К тому же никто не знал, сколько вообще осталось в живых из нашего дивизиона — отовсюду раздавались крики раненых и призывы о помощи. Сомневаюсь, что в этом хаосе удалось оказать им помощь.
К 18 часам этот ад понемногу стих. Мы стали выбираться из окопов и полузаваленных землянок на воздух, но вскоре на нас стали надвигаться русские танки «Т-34». И снова команда: «К орудиям! Открыть ответный огонь!»
Дрожа от страха, мы кое-как стали наводить еще оставшиеся целыми орудия на танки и все же открыли ответный огонь. Чего только не сделаешь из желания выжить. И нам даже удалось подбить несколько машин врага. Но танки продолжали наползать на нас, следуя извилистым курсом, петляя, как зайцы, чтобы не дать нам прицелиться. Они вели по нам огонь из пушек, а потом проехались по нашим позициям. Все попытки удержать позиции перед натиском стальной армады были бессмысленны, все, кто еще стоял на ногах, брали эти самые ноги в руки и покидали позиции. Я в панике тоже выскочил из своей землянки и без оглядки понесся вперед. Справа и слева земля вздыбливалась от разрывов танковых снарядов, но я, невзирая ни на что, чесал вперед, подгоняемый лишь одной мыслью: «Прочь отсюда!» И многие мои оставшиеся в живых товарищи тоже спасались бегством. Мы мчались, огибая воронки, едва не спотыкаясь о тела погибших. Это был не организованный отход, а просто паническое бегство, отчаянная попытка спасти свою жизнь, когда тебе надеяться уже не на кого и не на что, а лишь на себя самого. Не знаю, сколько я километров отмахал, страх свел на нет чувство времени, я не прислушивался к себе, не забивал себе голову мыслями вроде, мол, выдержу ли я, не упаду ли я, нет — я просто несся вперед. И вскоре понял, что все-таки спасся, что я уже вне досягаемости русских танкистов. Да и грохот боя ощущался здесь слабее. Но я все равно по инерции продолжал бежать.
Отмахав так несколько километров, я понял, что сердце вот-вот выскочит из груди. И тут впереди снова заметил танки противника. «Ну вот и все, теперь точно конец», — мелькнула мысль, но тут один мой товарищ воскликнул: «Эй, погляди-ка, наши!» Это были и вправду наши. Подразделение «тигров» все-таки сумело прорваться сюда и сдержать натиск русских, что и позволило нам продолжить путь отступления.
Да, повезло мне тогда в тот знаменательный день 4 августа. А не то быть мне в покойниках.
Мой 332-й полк под командованием майора Лодта продолжил отход на запад. Мы потеряли все наши орудия и большую часть наших боевых товарищей. Пару дней все было спокойно, и мы имели возможность передохнуть в одной из близлежащих деревень. В садах и на огородах было полно помидоров и арбузов, мы набросились на них, как дикари, неудивительно, что все кончилось жутким расстройством желудка. В эти «спокойные дни» полк вооружили трофейными орудиями из запаса. Сомнительно, чтобы это могло что-нибудь изменить для нас. Куда разумнее было просто без проволочек отступить.
13 августа в 16 часов небо потемнело. Сотни советских бомбардировщиков освобождались от бомбового груза как раз над нашей деревней. И снова содрогалась земля, и снова приходилось улепетывать от разрывов. Было приказано незамедлительно сменить позиции: «Отступить вместе с техникой!» Для контрудара не оставалось ни времени, ни сил — мы видели, как на нас опять устремились русские танки, вынудившие нас бежать наперегонки со смертью.
Полк понес страшные потери — до 50 % живой силы и техники. Сильнее всего донимали шедшие на бреющем штурмовики. Они всегда появлялись внезапно и нещадно косили нас из пулеметов.
Вследствие уменьшения численности подразделения было принято решение слить наш 8-й дивизион с 7-м. После этого наш расчет снова получил орудие на конной тяге, и мы стали отступать в направлении Киева.
Сентябрь 1943 года
Во время отступления через Украину 9 сентября мы снова подверглись сильной атаке русских. Орудия, техника — все пришлось бросить на съедение танкам противника. А нам, солдатам, опять пришлось спасаться бегством. Очень и очень многим спастись таким образом не удалось, и они навеки остались на поле боя. Но мне и на этот раз повезло — я уцелел вместе с лошадьми.
Почему мы постоянно подвергались внезапным атакам врага?
Наша связь, наша разведка никуда не годились, причем на уровне офицерского состава. Командование не имело возможности ориентироваться во фронтовой обстановке, с тем чтобы своевременно принять нужные меры и. снизить потери до допустимых границ. Мы, простые солдаты, разумеется, не знали, да и не могли знать истинного положения дел на фронтах, поскольку служили просто-напросто пушечным мясом для фюрера и фатерланда.
Невозможность выспаться, соблюсти элементарные нормы гигиены, завшивленность, отвратительная кормежка, постоянные атаки или обстрелы противника. Нет, о судьбе каждого солдата в отдельности говорить не приходилось.
Общим правилом стало: «Спасайся, как можешь!» Число убитых и раненых постоянно росло. При отступлении специальные части сжигали собранный урожай, да и целые деревни. Страшно было смотреть на то, что мы после себя оставляли, неукоснительно следуя гитлеровской тактике «выжженной земли».
28 сентября мы вышли к Днепру. Слава богу, мост через широченную реку был в целости и сохранности. Ночью мы наконец добрались до столицы Украины Киева, он был еще в наших руках. Нас поместили в казарму, где мы получили довольствие, консервы, сигареты и шнапс. Наконец желанная пауза.
На следующее утро нас собрали на окраине города. Из 250 человек нашей батареи в живых осталось только 120, что означало расформирование 332-го полка.
Октябрь 1943 года
Между Киевом и Житомиром вблизи рокадного шоссе мы, все 120 человек, стали на постой. По слухам, этот район контролировали партизаны. Но гражданское население было настроено к нам, солдатам, вполне дружелюбно.
3 октября был праздник урожая, нам даже позволили потанцевать с девушками, они играли на балалайках. Русские угощали нас водкой, печеньем и пирогами с маком. Но, самое главное, мы смогли хоть как-то отвлечься от давящего груза повседневности и хотя бы выспаться.
Но неделю спустя снова началось. Нас бросили в бой куда-то километров на 20 севернее Припятских болот. Якобы там в лесах засели партизаны, которые наносили удары в тыл наступавшим частям вермахта и устраивали акции саботажа с целью создания помех войсковому снабжению. Мы заняли две деревни и выстроили вдоль лесов полосу обороны. Кроме того, в нашу задачу входило приглядывать за местным населением.
Мы с моим товарищем по фамилии Кляйн неделю спустя снова вернулись туда, где стояли на постое. Вахмистр Шмидт заявил: «Оба можете собираться в отпуск домой». Слов нет, как мы обрадовались. Это было 22 октября 1943 года. На следующий день от Шписа (нашего командира роты) мы получили на руки отпускные свидетельства. Какой-то русский из местных отвез нас на телеге, запряженной двумя лошадками, к рокадному шоссе, находившемуся за 20 километров от нашей деревни. Мы дали ему сигарет, а потом он уехал обратно. На шоссе мы сели в грузовик и на нем добрались до Житомира, а оттуда уже поездом доехали до Ковеля, то есть почти до польской границы. Там явились на фронтовой распределительный пункт. Прошли санитарную обработку — в первую очередь надо было изгнать вшей. А потом с нетерпением стали дожидаться отъезда на родину. У меня было ощущение, что я чудом выбрался из ада и теперь направлялся прямиком в рай.
