«20 декабря, 19
Сегодня произошло чудесное событие, и я испытываю приятное волнение. Журнал „Мадисон“ принял мой рассказ — „Ошибка обвинения“!!! Да, этот факт действительно заслуживает нескольких восклицательных знаков. Если бы не мистер Карпентер, я бы эту строчку еще и подчеркнула. И не просто подчеркнула! Я написала бы ее заглавными буквами. В этот журнал очень трудно пробиться. Мне ли этого не знать! Разве не пыталась я много раз и разве не получала за все мои труды лишь богатый урожай разных „к сожалению“? И наконец он открыл мне свои двери. Публикация в „Мадисон“ — ясный и безошибочный признак успешного продвижения по „альпийской тропе“. Дорогой редактор оказался настолько добр, что в своем ответе назвал мой рассказ „очаровательным“.
Славный человек!
Он прислал мне чек на пятьдесят долларов. Скоро я смогу начать возвращать тете Рут и дяде Уоллесу то, что они потратили на меня за годы моей учебы в Шрузбури. Тетя Элизабет как всегда посмотрела на чек с подозрением, но впервые не усомнилась вслух, что банк действительно выплатит по нему деньги. Прекрасные голубые глаза тети Лоры лучились гордостью. Глаза тети Лоры по-настоящему лучатся. Она из викторианской эпохи. Глаза представителей эдвардианской эпохи[4]блестят, и сверкают, и манят, но никогда не лучатся. А я почему-то люблю лучистые глаза, особенно, когда они лучатся гордостью за меня.
Кузен Джимми говорит, что, по его мнению, „Мадисон“ стоит всех других американских журналов вместе взятых.
Интересно, понравится ли „Ошибка обвинения“ Дину Присту? И скажет ли он мне об этом? Он теперь никогда не хвалит мои произведения. А мне так хочется вынудить его это сделать. Я чувствую, что его похвала — если не считать похвалы мистера Карпентера — бесценна.
С Дином вообще все как-то странно. По какой-то таинственной причине он, похоже, становится моложе. Несколько лет назад я считала его совсем старым. Теперь он кажется лишь среднего возраста. Если так пойдет и дальше, он скоро будет совсем юным. Вероятно, дело в том, что мой ум начинает созревать и я догоняю Дина в интеллектуальном отношении. Тетя Элизабет по-прежнему не одобряет нашу с ним дружбу. У нее явная антипатия ко всем Пристам. Но даже не знаю, что я делала бы без дружбы Дина. Она соль жизни».
«15 января, 19
Сегодня штормит. Я провела бессонную ночь из-за четырех отказов, с которыми вернулись мои рукописи. Ведь я считала, что эти рассказы особенно хороши. Как и предсказывала мисс Ройал, я чувствовала, что сделала ужасную глупость, когда не воспользовалась возможностью поехать в Нью-Йорк. О, меня не удивляет, что младенцы всегда плачут, когда просыпаются среди ночи. Мне тоже часто хочется поплакать в темноте. Все тогда тяготит мою душу, и не верится, что „нет худа без добра“. Все утро я ходила унылая и раздраженная и ждала прихода почты как единственного возможного спасения от хандры. С почтой всегда связаны чарующая неизвестность и предвкушение чуда. Я думала о том, что она принесет мне. Письмо от Тедди? (Тедди пишет совершенно восхитительные письма.) Славный тонкий конверт с чеком? Еще один пухлый — печально и красноречиво говорящий о новых отвергнутых рукописях? Одну из прелестных, наспех нацарапанных записок Илзи? Ничего подобного. Я получила всего лишь гневное послание от троюродной кузины Бьюлы Грант из Дерри-Понд. Она в ярости, так как уверена, что я „изобразила“ ее в моем рассказе „Жертвы привычки“, который только что попал в популярную канадскую фермерскую газету. Она написала мне письмо, полное горьких упреков. На ее взгляд, я „могла бы не подвергать такому старого друга, который всегда желал мне добра“. Она „не привыкла, чтобы ее высмеивали в газетах“, и просит меня воздержаться от попыток сделать ее мишенью моего „так называемого остроумия“… Троюродная кузина Бьюла, если уж на то пошло, сама неплохо владеет пером: одни пассажи ее письма задели меня, другие привели в ярость. Я даже не думала о кузине Бьюле, когда писала этот рассказ. Тетушка Кейт — полностью вымышленный персонаж. А если бы я подумала о кузине Бьюле, то наверняка не вставила бы ее ни в какое произведение. Она так глупа и банальна. И ни капли не похожа на тетушку Кейт, которая — я льщу себя надеждой — живая, остроумная старая леди с чувством юмора.
Но кузина Бьюла написала и тете Элизабет, и у нас вышла семейная ссора. Тетя Элизабет не желает верить, что я невиновна. Она утверждает, что тетушка Кейт — точный портрет кузины Бьюлы, и вежливо просит меня — вежливые просьбы тети Элизабет внушают благоговейный трепет — не вставлять карикатурные изображения моих родственников в будущие произведения.
„Ни одной Марри, — сказала тетя Элизабет в своей величественной манере, — не следует зарабатывать деньги на особенностях внешности и характера ее друзей“.
Еще одно предсказание мисс Ройал исполнилось в точности. Ох, неужели она окажется так же права во всем остальном? Если так, то…
Но самое тяжкое оскорбление я услышала от кузена Джимми, который посмеивался, читая „Жертв привычки“.
— Не обращай внимания на старую Бьюлу, киска, — шепнул он. — Все вышло замечательно. Ты отлично ее изобразила. Тетушка Кейт — вылитая Бьюла. Я узнал ее, не прочитав и страницы. Узнал по носу.
Вот вам, пожалуйста! К несчастью, я случайно наградила тетушку Кейт „длинным, крючковатым носом“. Хотя невозможно отрицать, что у кузины Бьюлы нос длинный и крючковатый. Порой людей отправляли на виселицу, опираясь на столь же неубедительные косвенные улики. Было бесполезно в отчаянии причитать, что я даже не думала о кузине Бьюле, когда писала. Кузен Джимми только кивал и посмеивался.
— Конечно. Лучше об этом помалкивать. Гораздо лучше насчет таких вещей помалкивать.
Но самое досадное во всей этой истории то, что если тетушка Кейт действительно так похожа на кузину Бьюлу Грант, то я оказалась совершенно неспособна создать образ, который хотела.
Однако мне гораздо легче теперь, чем когда я начинала эту запись в моем дневнике. Я освободилась от обиды, негодования и горечи.
Думаю, в этом главная польза такого дневника».
III
«3 февраля, 19
Сегодня был „великий день“. Я получила уведомления о трех принятых рассказах. А один редактор попросил меня прислать ему еще. Хотя, почему-то, я терпеть не могу, когда редактор просит меня прислать ему рассказ. Это гораздо хуже, чем посылать их, когда тебя об этом не просили. Унижение от того, что их все-таки вернут тебе, гораздо глубже, чем когда просто отправляешь рукопись какой-то неизвестной личности, сидящей за редакторским столом за тысячу миль от тебя.
Я решила, что не буду „сочинять на заказ“. Это дьявольски трудная задача. Я недавно попыталась. Редактор „Молодежи“ попросил меня написать рассказ в соответствии с определенными требованиями. Я написала. Он прислал его обратно, указал на некоторые недостатки и попросил переписать. Я попыталась. Я писала, переписывала, вычеркивала, изменяла, вставляла, пока моя рукопись не стала похожа на лоскутное одеяло в пятнах черных, синих и красных чернил. Наконец я открыла кухонную плиту и бросила в огонь и первоначальный рассказ, и все новые варианты.
