Сердце бьется сильно и радостно. Легкие пропускают через себя огромное количество воздуха. Рот наполняется слюной. Теперь я думаю только об охоте. Возбуждение, которое охватывает перед охотой, воспоминание о вкусе добычи отгоняют все остальные мысли. Некоторое время я сижу на задних лапах, расправив крылья, подставив их ветру, выпуская и вновь убирая когти, поводя хвостом. И наконец, взмахнув несколько раз могучими крыльями, поднимаюсь в воздух.
Маленькая рыбачья лодочка все еще качается на волнах у рифа Бока Чита. Двое мужчин сгорбились над своими удочками. Я кружу над ними, парю, доверившись ветру, а сам наблюдаю и жду. Вот один из рыбаков дергает свою удочку, встает, пытается вытащить рыбу. Удочка гнется, складывается почти вдвое. Лодка качается и едва не зачерпывает носом воду. Второй рыбак оставляет свою удочку и поспешно меняет положение, чтобы лодка не перевернулась.
Кругами, постепенно набирая скорость, я спускаюсь к воде, подлетаю к лодке с кормы, ветер свистит, моя жесткая чешуя вся в брызгах пены. Поглощенные борьбой с крупной рыбиной, люди не замечают моего приближения. Мне вовсе не улыбается оставлять после себя окровавленную лодку. Я приземляюсь прямо к ним на корму, чтобы от моего веса лодка сильно накренилась, а когда снова взмываю вверх, рыбаки, уронив свои удочки, падают в воду.
Некоторое время я кружу над ними. Потом, дождавшись, когда один из рыбаков сделает попытку вскарабкаться на перевернутую лодку, я бросаюсь вниз, хватаю его когтями задней ноги, и, полоснув по горлу когтями передней, несу добычу на пустынный пляж Бока Чита. Я кладу тело на песок и с наслаждением вдыхаю распространяющийся в воздухе густой аромат свежей крови. Конечно, мне бы надо немедля вернуться к охоте и разделаться со вторым, пока он не ушел от меня, но желудок мой сводят голодные спазмы. Наклоняясь к растерзанному мною телу человека, я зубами выдираю из него кусок мяса и глотаю, не пережевывая. Это только растравляет мой голод. Мне очень хочется продолжить трапезу, но, представив себе, как меня встретит отец, если я принесу ему лишь обглоданный скелет, я снова взлетаю.
Второй рыбак уже довольно далеко от перевернутой лодки. Он плывет к рифу Бока Чита. Движения его так неуклюжи, что я весьма удивлен тем, что он сумел столько проплыть. Кружа над ним и наблюдая за его героическими попытками спастись, я гадаю, видел ли он, как я схватил его друга. Если нет, если он вообще меня не видел, тогда, пожалуй, можно и отпустить его с миром. В конце концов, у нас с отцом уже есть прекрасный ужин. Но нет, рисковать нельзя. Я не могу оставить его в живых. Тяжело вздохнув, складываю крылья и камнем падаю вниз. Повиснув над головой рыбака, хватаю его за плечи когтями задних лап, вытаскиваю из воды и снова взлетаю вместе с ним. Несчастный вопит, брыкается, пытается вырваться и не перестает сопротивляться даже после того, как я вонзаю в него когти. Я несколько раз энергично взмахиваю крыльями, чтобы набрать высоту. Поверхность воды остается далеко внизу. Дожидаюсь очередного вопля рыбака и… отпускаю его. Падая, человек все еще кричит. Через секунду на поверхности воды расцветает белый пенный цветок – брызги от упавшего летят во все стороны. Я снова резко снижаюсь.
Человек лежит лицом вниз. Упасть с такой высоты на воду – все равно что на бетонный пол. И все же, когда я поднимаю его, он еще хватает ртом воздух. Держа его на весу передними и задними лапами, я приникаю ртом к его шее сзади и смыкаю челюсти. Одним укусом я избавляю его от необходимости бороться.
– Отец! – мысленно зову я и направляюсь к берегу, чтобы забрать того, второго.
– Питер? Ты уже вернулся?
– Еще не совсем, отец. Буду через несколько минут… с добычей. Сегодня – двое.
– Были времена, когда я приносил тебе еду с охоты.
– Теперь моя очередь, отец. Отдыхай.
– Когда-то я был сильный. Видел бы ты меня тогда!
– Я помню, отец. Я побаивался тебя.
– Поешь со мной сегодня?
– Конечно.
– Жаль, что твоя мать не видит, каким ты стал.
– И мне жаль, отец, – мысленно отвечаю я, -и мне.
2
Мария снимает трубку после пятого гудка: уже включился автоответчик. Я даю отбой и, выждав несколько минут, снова набираю номер. Запись нашего разговора мне ни к чему. На этот раз она отвечает сразу,
– Алло! – голос у нее тихий и заспанный.
Я улыбаюсь, представляя себе, как она лежит в теплой, смятой постели.
– Привет! – говорю я.- Вы разрешили мне звонить в любое время.
– Ну и сколько сейчас времени? – бормочет она и зевает. – И кто это говорит?
– Питер. Тот парень с зелеными глазами… Вы дали мне свой номер несколько недель назад. Сейчас начало второго.
– Черт! Только что заснула,- она снова зевает, ворочается, шуршит простынями. – Питер? – застенчиво переспрашивает она. – Я вас помню. Не думала, что вы позвоните.
– Я же сказал, что позвоню.
– Ну да, мужчины много чего мне говорят… И да же иногда сами в это верят.
– Хорошая ночь. Я подумал: не совершить ли нам прогулку на катере?
– Сейчас?
– Мне только нужно переплыть залив. Могу принять вас на борт на пристани рифа Диннер минут через сорок пять. Или… какие-нибудь проблемы?
– Да нет… Нет, – отвечает она.
Я не пользовался «Крисом» уже несколько месяцев. Попробовал завести мотор – кашляет и плюется. «Черт тебя побери!» – обругал я лодку, пожалев, что не потопил ее в тот день, когда увидел. Сегодня мне не хотелось выводить в море «Грейди». Слишком многим известно, кому принадлежит этот катер. Наконец-то мотор «Криса» завелся и мирно заурчал.
Марии больше понравится этот катер. Это лодка для богатых, вся обшитая деревом, с красивой обивкой сидений, начищенными, сверкающими перилами, – прекрасная и совершенно бесполезная, непригодная ни для серьезного плавания, ни для рыбной ловли. Я усмехаюсь. Катер был слишком симпатичный, чтобы не заметить его, а парочка, от которой я его «унаследовал», – под стать своей лодке: такие же оба хорошенькие и бесполезные. Они очень удивились своей участи. Когда я притащил их домой, отец так разозлился, что едва не отказался от своей доли:
– Не забывай, Питер, мы выжили только потому, что соблюдали величайшую осторожность и не привлекали к себе внимания. Нельзя так рисковать! Охоться над Бимини или над Кубой. Если здешние власти узнают о нашем существовании, о том, кто мы такие, они не успокоятся, пока не искоренят наш род…
Мария ждет, пока я пришвартуюсь, и только тогда вылезает из машины.
– Тут слишком много всякой швали, – говорит она.
Я киваю, обнимаю ее и вдыхаю теплый запах молодой упругой кожи, мыла и фруктового шампуня. Глажу ее по волосам. Она тихонько смеется:
– Еще влажные. Только что вымыла и не успела высушить феном.
