Перепрыгивая через две ступеньки, взлетел на второй этаж.
И понял, что не просто опоздал. А опоздал просто катастрофически.
В широком коридоре замерли две шеренги. Одетые в похожие темно-серые гражданские костюмы, эти люди были его сослуживцами, товарищами, друзьями и командирами.
Перед строем прохаживался полковник Карпов — тоже в гражданском. Лицо полковника в целом имело совершенно чугунное выражение.
Плетнев остановился.
— …И требую от всех со всей серьезностью, — веско говорил полковник. — Ворон не считать. И не надо думать, что мы тут заняты не своим делом. Мы, конечно, подразделение…
Тут он замолк и повернул голову. Можно было подумать, что в воздухе районного Комитета партии звук распространяется по совершенно иным законам, и поэтому топот Плетнева только сейчас достиг его ушей.
— Товарищ полковник, — гаркнул Плетнев, вытягиваясь. — Разрешите встать в строй!
Карпов демонстративно поднял руку и стал смотреть на часы. Затем перевел тяжелый взгляд на него.
— Почему опоздали, товарищ старший лейтенант?
— В пробку попал, товарищ полковник! — отрапортовал Плетнев.
— В какую, на хрен, пробку?! — заорал полковник. — Тут от метро пять минут! Глаза продрать не в состоянии? Может, вам служба не по плечу? Может, лучше в сторожа податься?
— Никак нет, товарищ полковник!
— Никак нет, — буркнул Карпов и обвел строй хмурым взглядом. — А мне-то сдается, что именно так и есть… Так вот. Именно нам, подразделению по борьбе с терроризмом, сегодня оказана высокая честь. Обеспечение безопасности и пропускного режима — серьезная работа! Повторяю, что в преддверии Олимпиады возможны самые серьезные провокации — вплоть до терактов и диверсий со стороны сил мирового империализма и реакции!
Тут он по-бычьи покосился на Плетнева. Плетнев сделал рожу кирпичом. То есть придал ей совершенно бесстрастное выражение. Глядя на скуластое, суховатое лицо, трудно было догадаться, о чем сейчас этот человек думает. Собственно говоря, ни о чем особенном Плетнев и не думал. Так, мелькали обрывки каких-то дежурных соображений насчет того, что опять их, бойцов элитного спецподразделения КГБ, используют как последних шавок. Да с ними ведь не поспоришь…
— Встать в строй!
Он встал. Астафьев незаметно подмигнул — мол, какие наши годы. Мол, где наша не пропадала. Мол, нашла коса на камень. Или еще что-то в этом роде. Ну, и Плетнев ему, естественно, тоже подмигнул. Но сам стоял навытяжку, совершенно окаменев. Ел глазами начальство. Потому что хорошенького понемножку. И уже хватит приключений на собственную задницу.
— Повторяю специально для опоздавших! — Полковник поднял указательный палец и снова скосил на Плетнева взгляд. — Каждый входящий в здание райкома должен предъявить партийный билет и приглашение! Невзирая на чины и ранги! Только после этого вы его пропускаете! Ясно?
Плетневу ясно. И всем ясно. Они смотрят сосредоточенно и твердо. Они готовы. На них можно положиться. На всех вместе. И на каждого в отдельности.
* * *
Холл уже заполнен гулом голосов. Прохаживаются празднично одетые участники партхозактива. У развернутого справа буфета теснится народ. Огромным спросом пользуются какие-то коробки в целлофане — должно быть, шоколадные конфеты. Очередь волнуется. Вот кто-то взволнованно:
— По две в руки?
— По две в руки, товарищи!..
Ромашов указал пост у одной из входных дверей, и Плетнев, счастливый, что его миновало наконец недоброе внимание полковника, со всей ответственностью взялся за решение поставленной перед ним задачи — то есть стоял, встречая входящих вежливой и приветливой улыбкой. Которая, разумеется, совершенно не означала, что он утратил бдительность.
— Партийный билет и приглашение, пожалуйста!
Высокий седой человек так же вежливо кивает в ответ. Протягивает документы.
— Пожалуйста…
Все в порядке.
— Прошу вас, проходите… — и уже следующему: — Партийный билет и приглашение, пожалуйста…
Толстяк, обмахивающийся шляпой, протягивает приглашение.
— А партбилет?
— Фу ты, господи, конечно. Извините, бога ради, запамятовал…
— Ничего страшного… Проходите… Партбилет и приглашение, пожалуйста… Минуточку, товарищ! Ваше приглашение и партийный билет!
Плетнев заступил дорогу жирному человеку с могучими брылами. На нем хороший костюм, галстук. Морда, правда, кирпича просит — красная такая, наглая рожа. С явными отпечатками кое-каких пороков и злоупотреблений. За его спиной озабоченно маячила какая-то жердь в синей рубашке с короткими рукавами.
— Что? — спросил брыластый, морщась с таким видом, будто путь ему преградило насекомое.
— Предъявите, пожалуйста, партбилет и приглашение! — повторил Плетнев корректным тоном. Просто страшно корректным. Таким тоном в метро остановки объявлять…
Жирный почему-то оглянулся на своего жердеобразного сопровождающего и спросил громко, на весь холл:
— Нет, ну ты слышишь?
Худой заискивающе хихикнул. За ним уже волновались несколько иных участников партхозактива. Кто-то выкрикнул недовольно:
— В чем дело, товарищи? Товарищи, проходите!..
— Ты меня в лицо знать должен! — сказал брыластый грубо и брюзгливо. Протянул жирный палец и начал тыкать Плетнева в грудь.
Из последних сил сдерживаясь, Плетнев склонил голову и стал смотреть на этот палец. Холеный такой палец с гладким стриженным ногтем. Прямо-таки начальственный палец. Таким пальцем хорошо показывать направление, по которому следует идти. «Вперед, товарищи!» И пальцем — туда, мол, туда!..
Он не понимал, что с ним делать. Если бы этот тип, вместо того чтобы тыкать, показал, как положено, партбилет и приглашение, все встало бы на свои места. Довольно больно тычет, собака! И, главное, совершенно ясно, что будет дальше. Плетнев молчит. У жирного, должно быть, складывается ложное впечатление, что Плетнев не против, чтобы его тыкали. Поэтому жирный его отечески наставляет. Когда окончит наставления, повернется и пойдет. А приглашение и партбилет так и не покажет. Что совершенно недопустимо.
— Ты понял? — продолжал жирный. — Руководство нужно знать в лицо!
И все пальцем, пальцем!..
Уже понимая, что не сможет справиться с волной закипающего бешенства, Плетнев поднял взгляд и посмотрел ему в глаза. Неужели не поймет?
— В лицо знать нужно!
И снова ткнул.
Тогда он схватил этот его чертов палец и резко загнул вверх.
Жирный сначала присел. Потом упал на колени. И при этом заорал на весь райком:
— А-а-а!
Честно говоря, Плетнев не ожидал такого эффекта. Он же не сломал ему палец. Просто загнул. Ну, неприятно, конечно… несколько болезненно… Но что уж так орать-то?
