Когда окончательно взошло солнце, обнаружили плавбатарейцы вдали и пропавшие галеры. Те стояли на якорях и даже не пытались прийти на помощь своим товарищам…
Пал под ядрами артиллерийский поручик Иваненко. Вместе с ним погибло еще трое. Бой продолжался.
Ближе к полудню Веревкин окончательно убедился, что помощи ему не будет не только от галер, но и от Мордвинова, который оставался совершенно безучастным к судьбе плавбатареи. И тогда капитан 2-го ранга скомандовал:
— Рубите якорный канат!
В этот момент полез было к нему с советом всезнающий мичман Ломбард.
— Да отстань ты! — ругнулся кавторанг. — На галере своей познанья надо было являть! Не до тебя сейчас!
Прикусив губу, храбрый госпитальер отошел. Глаза его пылали злобой. Настоящие рыцари оскорблений не прощают!
— Эй! На руле! Держать курс в море! — приказывал тем временем Веревкин ворочавшим тяжелое штурвальное колесо рулевым.
Теперь, яростно отстреливаясь, плавбатарея стремилась уйти к берегам Крыма, чтобы там, найдя мелководье, спастись от турок. Минуя весь турецкий флот, Веревкин попеременно дрался с каждым из неприятельских кораблей. Залп по очередному противнику, залп в ответ — и дальше, к следующему кораблю, к новому обмену залпами; здесь еще раз сказались опыт и предусмотрительность капитана! Еще до начала боевых действий Веревкин позаботился об установке вдоль бортов набитых шерстью мешков. Пройдя вдоль всей турецкой боевой линии, плавбатарея потеряла лишь несколько человек!
Наконец турецкие корабли остались позади. Гребцы из последних сил налегают на весла, и плавбатарея № 1 устремляется в отрыв. Но не так легко уйти от опытного Эски-Гассана! Тотчас же над его флагманским кораблем взлетают сигнальные флаги и в погоню за ускользающей добычей устремляются лучшие ходоки турецкого флота. С ними ли тягаться тихоходной и неповоротливой батарее!
— Два фрегата при четырех галерах! — спокойно отметил Веревкин, оглядев преследователей в зрительную трубу. — Не мало, но и не много в сравнении с целым флотом!
Артиллеристам велел он целить без торопливости, но наверняка. А затем встал к пушке и сам. Результаты сказаться не замедлили. Несколько метких выстрелов с плавбатареи — и один из фрегатов, объятый пламенем, выбрасывается на прибрежную отмель. Залп — и сразу две галеры следуют его примеру. Кажется, можно и дух перевести, но не тут-то было!
— Господин капитан второго ранга! — кричит с марса встревоженный впередсмотрящий. — На траверзе еще паруса!
То были спешившие на пересечку еще два турецких фрегата с несколькими галерами. Быстро нагнав и взяв в клещи плавбатарею, турки попытались было прижать ее к берегу, чтобы окончательно лишить хода. Но всякий раз попытки их заканчивались неудачей. Капитан 2-го ранга Веревкин дело свое знал отменно. Буквально в самый последний момент он умудрялся ловко уворачивать «мордвиновский сундук» из турецких объятий. При этом русские пушки беспрерывно поливали картечью неприятельские палубы, оставляя на них десятки трупов. Три бешеные атаки выдержала плавбатарея. Три раза Андрей Евграфович Веревкин оставлял превосходящего противника за своей кормой. Казалось, что хоть теперь-то военное счастье улыбнется отважному капитану… И снова несчастье! Да какое! Когда в четвертый раз на плавбатарею навалились турецкие фрегаты и с них кричали отчаянно: «Капитан, сдавайся! Капитан, не пали!» — на батарее вспыхнул сильный пожар у раскрытого люка крюйт-камеры. Матросы бросились от пушек.
— Безумцы! — кричали им офицеры. — Вы все равно погибнете! Назад! К орудиям!
Но их никто не слушал. Положение сразу же стало критическим. Турки, почуяв перелом боя, усилили огонь. Крюйт-камеру отстояли, но по мачтам уже взбегали жадные огненные языки. Многие крестились:
— Все кончено! Прими нас, Господи!
И вновь обратимся к рапорту самого командира: «…В то самое время схватил я саблю и грозил всех (в документе неразборчиво. — В. Ш.), потом, бросившись к единорогу, выстрелил из него картечью, отчего неприятель отворотил в беспорядке от меня, не сделав ни одного выстрела из пушек.»
Офицеры тем временем ободрили людей и заставили их встать к орудиям. Положение было восстановлено. Веревкин вытер ладонью покрытое пороховой копотью лицо:
— Господи! Дай нам силы все превозмочь!
Слова кавторанга заглушил страшный взрыв. Это разнесло в куски очередную пушку. По всей палубе валялись обрубки человеческих тел, кровь стекала в шпигаты ручьями. Те немногие, кто уцелел под градом осколков, были почти невменяемы. Казалось, что теперь— то уж все! Но нет, и в этом случае Андрей Евграфович нашел, как привести матросов в чувство и поставить к нескольким еще уцелевшим орудиям. Следуя левым галсом в полный бейдевинд, плавбатарея все же сумела оторваться от побиваемых ею турецких фрегатов. Но к Крыму идти было уже нельзя — вдали маячила очередная неприятельская эскадра. И тогда Веревкин повернул на Гаджибей. Где-то вдалеке осталась Лиманская флотилия. Контр-адмирал Мордвинов по-прежнему не решался прийти на помощь своей плавбатарее. На подходе к гаджибейской крепости Веревкин едва не попал под огонь береговых орудий. Матросы были уже ко всему безразличны.
— Все одно помирать! — говорили они. — Так хоть бы скорее, чтоб не мучиться!
Но командир плавбатареи думал иначе. Поворотив через фордевинд на новый галс, он удачно вышел из зоны крепостного огня.
Отойдя же от Гаджибея, бросил якорь. Плыть далее было опасно. Стояла уже глубокая ночь. Обойдя судно и осмотрев трюм, Веревкин убедился, что батарея едва держится на плаву.
— Одна хорошая волна — и мы на дне! — мрачно констатировал он.
— Следует немедля затопить судно, сбить из бревен плот и уходить в море. Может, куда и вынесет, — предложил Юлиан де Ломбард.
— Лучше, по-моему, затопить батарею, самим же плыть к берегу, а там пробираться по степи к Херсону! — немного подумав, высказал свой вариант лейтенант Кузнецов.
У Веревкина были соображения иные.
— Потопиться мы всегда успеем! — заявил он. — Пока ж определите людей для починки, и будем ждать рассвета! Там все станет ясно!
С первыми лучами солнца с плавбатареи увидели, что находятся неподалеку от низкого песчаного берега, по которому разъезжали сотни конных татар. У берега же сонно качались на якорях полтора десятка турецких транспортных судов. Оглянулись на море — там белели парусами державшие курс на Гаджибей неприятельские фрегаты.
— Вот, господа, и попытайся мы прорываться на плоту или высаживаться на берег! — скупо обронил Веревкин. — Наш план будет иным!
Как же решил действовать в столь непростой обстановке Андрей Евграфович Веревкин? А так, как подобает русскому офицеру!
«Я не имею никакой помощи к спасению людей и судна, не имея шлюпки и потеряв все весла при рассвете. Пушек и провианта малое число, пресной воды ни капли, почел за лучшее сняться с якоря, идти к тем купеческим судам, чтоб оными овладеть и все сжечь, а которое способно будет к гребле, взять оное, и, пользуясь тем, спасти себя от бедствия.»
