Я тоже знал – примерно; но не сказал, а снова приблизил лицо к оконцу. По сравнению с былыми временами, вывески на английском почти сошли на нет; зато возникло нечто новое: струящиеся справа налево куфи – на стекле, в металле, а то и в неоне. Примерно – прикинул я – одна арабская вывеска на два десятка русских, и одна латиницей – на полсотни. Раз-другой я заметил и еще некий шрифт, и вовсе не ожидавшийся: алеф бет. То были уже существенные признаки возможных в недалеком будущем перемен.
Мы ехали мимо российского Министерства иностранных дел. Здание ремонтировалось. Деньги, значит, появились у властей и на такие дела… И не только на ремонт, но даже – что они, совсем спятили, что ли? – на пальмы, что без особого успеха пытались расти в некоторых местах Кольца и на Смоленской тоже. Может, вскоре и Красное море начнем рыть под Москвой – название-то, можно сказать, национальное…
Пока я пожимал плечами и крутил головой, удивляясь неизбывной российской лихости в намерениях, мы свернули вправо, через минуту оказались на Бородинском мосту – здесь никаких перемен я не увидел, только покосился налево вверх, на эстакаду, на которой мы недавно находились, – и наконец достигли цели.
Вслед за лбом в униформе, несшим багаж, я вошел в холл. Рецепционист, кроме ключа, вручил мне три конверта: побольше, поменьше и третий – совсем маленький, все адресованные именно мне и никому другому: господину Веберу, Виталию Владимировичу, корреспонденту русского журнала «Добрососедство», издающегося в Аугсбурге, Бавария, Германия.
Я вскрыл большой, заранее догадываясь о его содержимом. Так и есть: это было официальное приглашение на прием, коему предстояло совершиться сегодня вечером в Кувейтском посольстве в связи с государственным визитом шейха Абу Мансура Мухаммада, главы правительства названной страны. Маленького конверта я вскрывать не стал, отложив ознакомление с его содержимым на потом. На ощупь там угадывался лишь один листок бумаги. Что же касается среднего, то его следовало вскрывать, фигурально выражаясь, при красном свете: крохотная эмблема в левом верхнем уголке – затейливо переплетенные буквы «РЕАН» – предупреждала о необходимых предосторожностях.
Лифт, казалось мне, полз слишком медленно. Наверное, я устал. Совсем некстати, надо сказать. Наконец посыльный ушел, получив законно полагавшуюся мзду. Это в России умели не хуже, чем в любой другой стране, цивилизованной или не очень. Я проверил, хорошо ли он закрыл за собой дверь. Он закрыл плотно. Хвала Аллаху, Господу миров! И стало можно – мне давно уже не терпелось, – оставшись в одиночестве, расслабиться, чтобы собраться с мыслями.
Я немного передохнул в кресле, вертя в пальцах запечатанный конверт неизвестного происхождения. Вряд ли он был способен взорваться. Конечно, в нем мог содержаться какой-нибудь порошочек – со спорами сибирской язвы или чего-то другого, столь же убедительного. Ничего – задержим только дыхание… Придя к такому выводу, я аккуратно вскрыл его.
Это было, к сожалению, не письмо от Ольги, – а ведь именно его я подсознательно и ждал. И не официальное. На хорошей белой бумаге от руки было написано лишь несколько строк.
«Вит! Обязательно нужно увидеться до вечера. Срочно, важно. Сейчас же позвони…»
Дальше следовал номер телефона. Подпись: «И. Липсис». Дата – сегодняшняя. Время – я глянул на часы – за час десять минут до моего появления в отеле.
М-да, – подумалось мне. – Что потом – неизвестно, а пока – Липсис. Действительно – апокалипсис… Откуда его черти взяли? И зачем?
Я еще раз внимательно осмотрел конверт. Веберу. То есть мне. Однако очень любопытно: откуда Изе известно, что Вебер – это я, или же что я – это Вебер? Оч-чень интэрэсно, как говаривал, по слухам, в свое время товарищ Сталин.
Ну ладно. А чего же хочет от бедного странника Реан?
Конверт я вскрыл в темной ванной, пользуясь инфракрасным фонариком, какой имелся в моем кейсе вместе со всяким другим дорожным барахлом. Да, эта цидуля тоже адресовалась именно мне, хотя в ней меня Виталием Владимировичем не именовали. Текст был следующим:
«Редактирование откладывается. У автора температура. Предполагается двустороннее воспаление. Просьба принять все меры по сохранению здоровья. Все полномочия».
Прочитав, я включил нормальный свет и несколько секунд наблюдал за тем, как бумажка с текстом таяла в воздухе, как капля воды на раскаленной плите.
Известие было очень неприятным. Хотя, правду сказать, и не вовсе неожиданным. Уже вокзал навел меня на кое-какие мысли. Новый повод для размышлений и выводов. И, конечно же, действий.
Но не сию минуту. Надо, надо перевести дыхание. В наши дни лучший отдых, как известно, – перед ящиком. Я глянул на часы. Самое время. Щелкнул пультом. Шло какое-то чтение – на арабском; был теперь и такой канал. Я переключился на новости.
К только что подрулившему к стоянке самолету с изображением кувейтского флага на стабилизаторе – то был «Ту», никак не «боинг» – как раз подали трап и в темпе разворачивали ковер. Почетный караул застыл, как нарисованный. Выход открылся. Шейх Абу Мансур – во всем национальном – спускался по ступенькам медленно, достойно, снижался, а не спускался. Вот ступил на ковер. Распахивались объятия. Но меня интересовал не столько сам шейх, сколько следовавшая за ним свита. Лишь некоторых я не опознал, но и тех, кого узнал, было достаточно, чтобы понять: визит серьезный. Четверо денежных людей – из самых больших – и трое представителей другой профессии; эти на передний план не лезли, но я их углядел. Ну, что же: значит, есть смысл воспользоваться тем приглашением, что содержал в себе конверт побольше.
Так. Теперь можно и выключить. Позвонить Липсису? Ничего, Изя, не вспотеешь. Мы с тобой, конечно, старые приятели и давненько не виделись, хотя временами и находились неподалеку друг от друга, но это еще не повод, чтобы так, сразу, едва приехав, мчаться к тебе. Интересно, конечно, кой черт занес тебя от Стены Плача аж в Москву, но мое любопытство потерпит, да и ты обождешь еще. Сейчас время просмотреть газету: на новом для себя месте следует побыстрее зарядиться полезной информацией. Что такого случилось, пока я спал в своем купе? А, «Известия»?
Нет, ничего особо занимательного. Примерно то же, что и во всем мире. «Дом Романовых? Но какой подъезд?». «Английский пример убедительно доказывает закономерность прихода к сочетанию монархии и социалистических идей, испанский – возможность успешной реставрации. Однако насколько европейский опыт приемлем для России?» Ну и так далее.
Ну, что европейский опыт неприемлем, в этом мы вроде бы должны были убедиться давным-давно; россиянин – не европеец, в нем слишком много татарина. Пользоваться же собственно русским методом – тоже не сулит ничего хорошего: его самая характерная черта – вдруг сворачивать с пути, на котором вот-вот уже должны возникнуть хорошие результаты, и бросаться черт знает куда, в очередной раз начинать все сначала. Почему? Да потому, что терпения не хватает. Хочется, чтобы все сделалось сразу. Желательно, само собой. Только произнести заклинание, всего и делов. Надо лишь в памяти найти его. Или, выражаясь более современно, – принять решение (постановление, указ, закон, как угодно). А надежда на заклинания, на джинна из кувшина – куда более восточное явление, чем европейское. Значит, нечего и заглядываться на Запад.
