— А еще ты обещал носить меня на руках, — напомнила Маруся, отстранившись на секунду.
— И не отказываюсь! — с готовностью воскликнул военмор и подхватил свою подругу на руки.
Ойкнув от неожиданности, Маруся оказалась высоко над землей.
— Предупреждать надо… — с притворным недовольством выговорила девушка Петру и легонько укусила за мочку уха.
— Одна трудность: как я буду отдавать честь? Руки-то заняты.
Он зарылся лицом в ее волосы. Вьющиеся каштановые пряди пахли цветущими ландышами. Правило проще некуда: если в чужом мире хочешь подышать земными запахами — обними настоящую женщину.
— Останется твоя драгоценная честь при тебе. Перетерпят, болезные… — пробормотала Маруся, обвив руками его крепкую, загорелую шею.
И как нарочно им навстречу попалась другая гуляющая парочка: мичман-ханец с подружкой-мулаткой. Мичман, продолжая обнимать красотку, неуклюже попытался отдать честь, каплейт небрежно кивнул в ответ. Два сапога — пара.
— Вот и вся недолга, — с усмешкой заметила любимая и принялась нежно целовать мускулистую грудь Сухова в вырезе полосатой, стилизованной под тельник футболки.
Такие легчайшие, почти невесомые поцелуи заводили Сухова гораздо сильнее неистовых ласк. Ему захотелось немедленно вломиться в ближайшие кусты и сорвать с Маруси платье. Но надо терпеть до дома: деточка любит мягкую постель и благодатный кондишн.
Нести любимую Петру было на удивление легко, хотя она отнюдь не походила на тростинку или пушинку: широкая в кости, высокая, сильная. В военном госпитале, не дожидаясь помощи, она порой ворочала таких бугаев… Сухов запретил ей надрываться — да куда там.
От воды донесся странный шелест, шипение, будто одновременно лопалось множество пузырьков. Море запахло говяжьим фаршем.
— Что это? — спросила Маруся, хотя, по идее, должна бы знать.
Петр подошел к парапету, чтобы она могла увидеть все сама.
— Начинается нерест морских фрикаделек.
Так на планете называют коротких и толстых псевдочервей, которые нерестятся четыре раза в год, выбирая для этой интимной процедуры тихие бухты. В открытом море слишком много желающих полакомиться сочными «фрикадельками» и их жирной икрой.
Скопления псевдочервей поднимались на поверхность и ярко светились. Миллиарды зеленоватых колечек, сливаясь, пробивали своим сиянием багровую толщу вод. Океанские волны у берега начинали напоминать рождественские витрины Нового Пинанга. Тамошние торговцы не жалеют денег на праздничную иллюминацию.
Икра взрывалась. Спелые икринки, похожие на кишмиш с прозрачной шкуркой, лопались при малейшем соприкосновении с «фрикадельками» или парапетом набережной, и заостренные споры разлетались в стороны, осыпая воду и набережную. Даже если одна из тысячи попадет во влажный песок и пустит побеги, продолжение рода «фрикадельке» обеспечено.
— Знаешь, что сказала бабуля, отправляя меня на курсы медсестер? — спросила Маруся. — «Запомни, милая. У каждой женщины в жизни должна быть только одна большая любовь». Я спросила ее: «А кто был твоей единственной любовью?» Бабуля ответила: «Моряки!»
Петр улыбнулся и поцеловал любимую. Он слышал этот анекдот еще лет десять назад.
Сверху раздалось громкое шуршание. Петр узнал нарушителя спокойствия по звуку. Расправив кожистые крылья, в черном небе парила летучая крыса — существо, похожее на гибрид птеродактиля и паука-фаланги. Крайне неприятное с виду создание, которое охотится на выползков — огромных плоских слизней, которые так и прут из земли после каждого тропического ливня.
— Он не нагадит нам на головы? — с тревогой осведомилась Маруся.
— Если только от восторга, — отшутился Петр.
На самом деле зверюга запросто могла заляпать их от макушки и до пят.
Сделав круг над людьми, летучая крыса решила полететь над морем. Там ее и настиг молниеносный бросок змеюка. Круглая его голова в доли секунды раздулась, как огромный капюшон, и накрыла летучую крысу. Живой капюшон сложился, пеленая жертву, потом раздался жутковатый хруст.
Девушка поежилась у военмора на руках и попросила:
— Уйдем отсюда, Петя. Что-то я устала.
Это означало, что Маруся Кораблева хочет в постель. И уж там-то ей придется забыть об усталости до самого утра.
Военмор опустил любимую на тротуар лишь на пороге дома. Электронный вахтер внимательно разглядывал припозднившихся жильцов, прежде чем открыть бронированную дверь. Таунхаус на четыре семьи, где жили флотские, считался военным объектом, и охраняли его в особом режиме.
Квартира давно ждала хозяина и успела соскучиться. Умная система управления «Домовой» относилась к своим жильцам с любовью и лаской — так было задумано с самого начала. Какая радость возвращаться туда, где тебя никто не ждет?
— Ну наконец-то! — встретил Петра ворчливо-довольный голос. — А я уж думал: случилось что.
— На нас набросилась летучая крыса, и Петя едва успел меня спасти, — пошутила Маруся и устремилась в душевую кабину. В глубине души она считала квартиру разумным существом и разговаривала с ней как с человеком.
— Ужас какой! То-то я места себе не нахожу, — подыграл ей «Домовой». — Ужин разогреть, хозяин? Нагуляли небось аппетит.
— Потом, — буркнул Сухов.
«Домовой» по интонациям улавливал настроение хозяина и старался соответствовать. Если хозяин не желал слушать безобидный треп собственного дома, «Домовой» тотчас замолкал. Вот и сейчас, поняв, что Петру не до еды, он скромно примолк.
Не так давно Петр купил огромную тахту. Он заказал ее в Новом Пинанге. Тамошние умельцы изготовили каркас из ребер пятнистого касатика, наполнили миканским пухом и обшили настоящим тайским шелком, доставленным со Старой Земли. На такое ложе было не стыдно пригласить красивую женщину. Тахту везли пятьсот миль на грузовом глайдере. Дорогое удовольствие, но зато Марусе Кораблевой понравилось.
Когда Маруся улетала с планеты навестить мать с отцом, когда была на стажировке или отправлялась на дежурство, Сухову вполне хватало и узкого диванчика на кухне. Но тахта впитала в себя запах Маруси, и его нельзя было растерять. Военмор лежал на «космодроме» и представлял, что рядом — его любимая…
«Домовой» застелил тахту прочными льняными простынями — любовную битву переживет далеко не каждый новомодный материал. Петр притушил свет.
Маруся Кораблева в силу своей морской фамилии с детства дружила с водой, а потому не спешила покинуть душевую кабинку. Сухов успел ополоснуться в ванной комнате, ожидая любимую, и теперь изнывал от нетерпения. Борясь с собой, он прошелся на руках из угла в угол спальни, с чувством вмазал по привезенной с Земли боксерской груше. Затем подошел к кабине и сел на корточки, качаясь с носков на пятки.
Наконец Маруся отодвинула дверцу и, осторожно переступив высокий порожек, вышла из душевой кабинки. Она была нага и прекрасна. Ее распущенные волосы блестели, как волны на закате, а глаза были лукавы и взыскующи. Оставшиеся капельки воды сверкали на Марусиной коже малюсенькими кусочками янтаря.
