Сама Мэйн-стрит выглядела на редкость безотрадно. Половина магазинов пустовала. Судя по всему, процветал только тату-салон (явление, достаточно обычное для университетских городков, — читая лекции, я замечала подобное не раз), один крупный супермаркет да еще кофейня под названием «Обитель фей». Я попросила латте, купила «Нью-Йорктаймс», потом взяла еще сандвич — на случай если проголодаюсь, хотя после Дианиного торта это было маловероятно.
Возвращаясь в отель, я миновала риелторское агентство «Брауни». У входа висел список выставленных на продажу домов. Просмотрев его, я с удивлением обнаружила, что недвижимость здесь даже еще дешевле, чем я ожидала. Прелестный викторианский дом с пятью спальнями в Фейрвике стоил примерно столько же, сколько однокомнатная квартирка на Манхэттене. И я невольно задумалась, сколько запросят за «Дом с жимолостью».
Стало моросить, и я машинально ускорила шаг. К тому времени, когда я добралась до гостиницы, дождь еще не разошелся в полную силу, и я, перебежав через дорогу, сквозь прореху в изгороди принялась разглядывать очаровавший меня дом. Лицо на фронтоне, казалось, смотрит прямо на меня. Капли дождя, струившиеся по его щекам, до ужаса смахивали на слезы. Внезапно дождь хлынул как из ведра, и я припустила к дому. Взлетев на крыльцо, я остановилась и отряхнулась, как мокрая собака, не желая оставлять лужи на связанных крючком домотканых ковриках, которыми Диана застилала полы. Деревянная ступенька у меня за спиной слабо скрипнула. Я резко обернулась: как ни странно, на крыльце не было ни души — только дождь, настолько сильный, что, казалось, между мною и улицей повисла толстая серая штора, которую яростно дергал и тряс ветер. На какое-то мгновение сквозь пелену дождя мелькнуло лицо — странно знакомое, только где я могла его видеть? Не дав мне времени вспомнить, оно исчезло, словно смытое потоками воды. Только тогда я сообразила, где я его видела, — это лицо было вырезано на фронтоне «Дома с жимолостью».
Эффект остаточного изображения, твердила я себе, лежа на слишком мягкой для меня кровати и прислушиваясь к дождю, который весь вечер лил не переставая. Я так долго разглядывала ту маску — ничего удивительного, что потом она померещилась мне в струях воды. В конце концов, лицо обычно запоминается лучше всего. Тем более такое лицо — широко расставленные темные глаза, брови вразлет, высокие скулы, орлиный нос и полные губы. Как правило, подобные лица намертво врезается в память. Даже много часов спустя, стоило мне закрыть глаза, как оно вновь вставало передо мной.
Я с трудом разлепила глаза. Меня клонило в сон, но мы с Полом условились, что я позвоню ему около девяти; учитывая разницу во времени, мне нужно было продержаться до полуночи. В конце концов, я позвонила без четверти двенадцать, решив: а вдруг он вернется пораньше. Так оно и случилось.
— Привет! — сказал он. — Как собеседование?
— По-моему, хорошо. Думаю, они меня возьмут.
— Правда? Что, вот так сразу? Как-то необычно.
Мне показалось, я услышала нотку ревности; то же самое было, когда мне предложили место в Колумбийском университете, а ему нет, и еще когда издательство предложило напечатать мою диссертацию — почти сразу же после того, как его собственная не прошла рецензию.
— И что ты им скажешь, если предложат?
— Не знаю. Пока не представляю, как смогу тут жить… да и глупо уезжать из города, если ты рассчитываешь на следующий год искать себе там работу. Наверное, лучше отказаться.
— Хм… может, лучше потянуть время, пока не получишь предложение получше? Кстати, это далеко от города? Всего пара часов? Ну, так я смог бы выбираться к тебе на выходные.
— Не два, а все три, да еще по горным дорогам, — перебила я. — Жуткая глухомань. А живу я в гостинице под названием «Харт-Брейк». — Я произнесла это по буквам, и Пол рассмеялся в трубку. — Кстати, я тут набрела на одно место, которое местные называют «Дом с жимолостью»…
— Постой, дай-ка попробую угадать… наверное, там на лужайке повсюду игрушечные коровы, а местный бар носит гордое название «Капля росы», да?
— Не коровы, олени, — зевая, пробормотала я.
— Да, могу представить! Жуткое местечко! Держу пари, зимой там в трубах замерзает вода. И все-таки советую не сжигать за собой мосты — успеешь это сделать, когда получишь приглашение из Нью-Йоркского универа. Думаю, ты сможешь потянуть время.
Мы еще немного поговорили и распрощались. Не успела я повесить трубку, как меня захлестнуло уныние, такое же непривычное для меня, как влажный воздух, просачивающийся в комнату через открытое окно. Вероятно, виной тому была разлука и неуверенность в том, что готовит нам будущее: ни я, ни Пол не знали, сможем ли мы быть вместе всегда или лишь во время каникул. С другой стороны, мы ведь оба заранее знали, что так будет. Недаром мы еще на последнем курсе поклялись, что никогда не поставим друг друга перед выбором: карьера или совместная жизнь. В конце концов, мы с Полом справлялись лучше, чем большинство наших друзей, и к тому же вероятность того, что уже на следующий год мы будем вместе, была достаточно велика. В этом смысле логичнее было бы подождать, когда придет предложение из Нью-Йоркского университета. Если утром декан Бук предложит мне остаться в Фейрвике, я скажу, что подумаю, после чего позвоню этим тугодумам в Нью-Йорк — сообщу, что мне предлагают другую работу. Может, это их немного подстегнет.
Итак, решение принято. Словно гора свалилась у меня с плеч — можно было с легким сердцем лечь спать. Уже засыпая, я лениво подумала, что надо бы встать и закрыть окно, иначе утром на полу будет лужа… но встать уже не было сил.
Я не могла пошевелиться. Я понимала, что должна встать и закрыть окно… но была не в состоянии сдвинуться с места. Какая-то тяжесть, навалившись на грудь, пригвоздила меня к кровати, глубоко вдавив в матрас, так что я оказалась в ловушке. Я не могла пошевелиться, не могла вздохнуть. Даже веки у меня налились свинцом, но тут по глазам ударил свет, и я неимоверным усилием попыталась их открыть.
Свет?!
Дождь прекратился. Вместо сырого воздуха в открытое окно комнаты тихо лился лунный свет. Он-то и придавил меня к кровати. Я могла видеть, как он пробивается сквозь ветки сосен, словно серебряные стрелы; за ним, будто скрюченные пальцы, тянулись тени, которые отбрасывали дрожащие на ветру ветки. Мне вдруг показалось, что они трясутся от нетерпения, стараясь схватить меня. Мне вдруг вспомнились заросли деревьев и кустов, окружавшие «Дом с жимолостью», и у меня возникло на редкость неприятное ощущение, что свечение исходит оттуда. Во всем этом чувствовалось нечто странное, но я слишком устала, чтобы ломать себе над этим голову. Лунный свет был настолько ярок, что я была не в состоянии держать глаза открытыми. Зевнув, я зажмурилась… и увидела это. Лицо человека из дома напротив, поджидавшего меня. Неимоверным усилием я заставила себя открыть глаза — он по-прежнему был там… парил в воздухе, разглядывая меня. Лицо его оставалось в тени, лунный свет стекал по спине, словно сверкающий серебряный плащ. Вот он слегка повернул голову — мне удалось разглядеть высокую скулу, спадавшую на бровь прядь волос и часть плеча. Казалось, его лицо обретает форму только в тех местах, где его касается лунный свет. Ощущение было такое, что этот человек состоит из теней, а лунный свет — резец в руке умелого скульптора, каждый удар которого придает ему форму и… и вес.
