Я огляделась по сторонам, ища глазами здешних обитателей. Вокруг не было ни души, окна были закрыты ставнями, а на ступенях крыльца лежала пушистая зеленоватая пыль, по которой, казалась, не ступала ничья нога.
Такой чудесный дом — и выглядит заброшенным, огорчилась я. Ветерок печально вздохнул, полностью соглашаясь со мной. Подойдя поближе, я залюбовалась жимолостью, красиво оплетавшей изящный резной карниз. На фронтоне над дверью красовалось вырезанное из дерева человеческое лицо — вероятно, языческий бог леса, решила я, заметив веночек из сосновых шишек, которым была увенчана его взъерошенная шевелюра. То же лицо украшало и фрамугу небольшого окошка над входной дверью.
Я вдруг с удивлением обнаружила, что незаметно для себя поднялась на крыльцо и стою перед дверью, уже взявшись рукой за бронзовый молоток, которому неведомый кузнец придал сходство с двурогим козлом. Господи, о чем я только думаю? Даже если тут никто не живет, все равно этот дом является частной собственностью!
Я повернулась, чтобы уйти. Налетевший откуда-то ветер, дунув, поднял со ступенек пыль, взвихрив ее бурунчиками вокруг моих ног. Я поспешно сбежала по ступенькам, стонавшим под высокими каблуками моих туфель. Виноградные плети, обвивавшие крыльцо, трещали и ломались. Не успела моя нога коснуться земли, как одна из них обвилась вокруг моей руки — от неожиданности я споткнулась и едва не упала. Тем не менее, каким-то чудом удержавшись на ногах, я бегом бросилась по дорожке и перешла на шаг, только когда мои ноги стали скользить по мху, пробивавшемуся в щелях между плитами. Когда разросшаяся изгородь осталась позади, я обернулась, чтобы бросить последний взгляд на дом. Испустив печальный вздох, ветер стих, только дощатые стены дома глухо застонали, словно не желая со мной расставаться, и снова наступила тишина — застыв, дом как будто смотрел мне вслед.
Глава 2
— Кому принадлежит тот дом через дорогу? — чуть позже спросила я.
Мы с Дианой Харт пили на крыльце чай. Диана, высокая веснушчатая дама лет пятидесяти с небольшим, качалась в качалке.
— Какой дом? — спросила она.
Большие карие глаза ее округлились. Каштановые волосы Дианы были так туго стянуты на затылке, что глаза казались огромными.
Я махнула рукой в ту сторону, хотя и знала, что отсюда дом не виден.
— Тот, за разросшейся живой изгородью. Очаровательный дом в стиле королевы Анны, с зеленой крышей. Крыльцо все заросло жимолостью, а над входной дверью забавное резное изображение фавна.
— Вы подходили к двери?!
Диана так резко поставила на блюдце чашку из тончайшего китайского фарфора, что чай выплеснулся через край.
— Но дом выглядит заброшенным, — попыталась объяснить я.
— О да, там уже больше двадцати лет никто не живет. С тех пор как умерла племянница Дэлии Ла Мотт.
— Дэлии Ла Мотт? Писательницы? — удивилась я.
— О, так вы о ней слышали?
Диана бросила в чашку сахар. Я могла бы поклясться: она положила две полные ложки, — но, с другой стороны, с зубами у нее, похоже, проблем не было. Диана была сладкоежкой — тому свидетельством были стоявшие на столе обсыпанный марципаном торт и вазочка с шоколадным печеньем.
— Честно говоря, я думала, ее романы давно вышли из моды.
Тут Диана была права. Перу Дэлии Ла Мотт принадлежало полдюжины любовных романов наподобие тех, в которых юная девушка, оставшись сиротой, падает в объятия властного героя-любовника с байронической внешностью, а тот запирает ее в башне средневекового замка, где она стойко пресекает все его попытки соблазнить ее, — и так до тех пор, пока он, став другим человеком, не ведет ее к алтарю. В ее романах чувствовалось сильное влияние Анны Радкдифф и сестер Бронте.
— Я слышала, что Дэлия Ла Мотт жила в Нью-Йорке, но понятия не имела, что у нее был дом в здешних местах.
— Дэлия была дочерью Сайласа Ла Мотта, составившего себе состояние на экспорте чая с Дальнего Востока. Он построил этот дом в 1893 году для жены и дочери и посадил везде японскую жимолость, потому что жена обожала ее аромат. К несчастью, Юджиния, жена Сайласа, умерла всего через пару месяцев после того, как они переехали в этот дом, а вслед за ней последовал и сам Сайлас. Дэлия много лет жила там одна — писала свои романы. Она умерла в 1934 году, а дом оставила племяннице, Матильде Линдквист. Та тоже жила в нем отшельницей вплоть до своей смерти в 1990 году.
— Матильда не была замужем?
— О нет! — Диана, заметив, что расплескала чай, поспешно промокнула лужицу салфеткой с вышитыми на ней сердечками в окружении цветов. — Матильда была очень милой, но слегка ребячливой женщиной. И у нее полностью отсутствовало воображение. Словом, она была как раз такой, чтобы жить в «Доме с жимолостью».
— То есть? — удивилась я.
— Ну, видите ли, люди, у которых избыток воображения, боятся жить в одиночестве, да еще на краю леса.
Диана налила себе вторую чашку чаю и бросила на меня вопросительный взгляд.
Я решила, что вторая чашка чая мне тоже не повредит — хотя до сих пор всегда предпочитала кофе.
— Но Дэлия Ла Мотт тем не менее жила там одна, — хмыкнула я. — И ее трудно заподозрить в отсутствии воображения.
— Да, — согласилась Диана, — но Дэлии нравилось себя пугать. Она говорила, что таким образом черпает идеи для своих книг.
— Хм… интересная мысль, — пробормотала я. — Мне очень понравился дом. Не знаете, кто его теперешний владелец?
— Какой-то их дальний родственник из Рочестера. Он оставил ключи Дори Брауни, владелице риелторского агентства, — она присматривает за домом, а время от времени показывает его желающим. Кстати, в прошлом году его едва не купили — очаровательная парочка геев. Приехали из города, посмотрели дом и пришли в полный восторг. А потом передумали — жаль, он бы идеально им подошел.
— Стало быть, если я попрошу, Дори Брауни согласится мне его показать?
Диана удивленно захлопала глазами.
— Вы собираетесь его купить?
Я уже открыла было рот, чтобы сказать «нет», но вдруг передумала. В общем-то, мною действительно двигало обычное любопытство, однако если я признаюсь, Диана скорее всего предупредит Дори и та откажется показать мне дом.
— Ну, надо же мне где-то жить, если я буду тут преподавать. А крохотные съемные квартирки мне уже поперек горла стоят.
Тут я не покривила душой. Моя нынешняя студия в Инвуде по размерам напоминала чулан.
Диана бросила на меня проницательный взгляд. На какой-то миг я испугалась, что она что-то заподозрила. Но, как выяснилось, напрасно.
— Не уверена, что дом вам подойдет, — пробормотала она, — но вот то, что вы ему подходите, это точно.
Напившись чаю, я поняла, что для ежедневной пробежки слишком объелась; с другой стороны, лишние калории, которые я набрала (спасибо торту!), требовалось срочно сжечь, так что прогулка мне не повредит. Я спустилась к Мэйн-стрит вдоль выстроившихся вдоль дороги викторианских домишек — часть их была любовно отреставрирована и выглядела так же кокетливо, как и гостиница «Харт-Брейк», остальные пребывали в разной степени запустения. По мере приближения к Мэйн-стрит дома становились все выше, но при этом выглядели все более обшарпанными. Вероятно, расцвет Фейрвика пришелся на конец XIX — начало XX века. Впрочем, даже сейчас он сохранил остатки былой элегантности. Посреди зеленеющего парка, над которым явно потрудился хороший ландшафтный дизайнер, возвышалось здание библиотеки.
