— Видишь! Русалка! Бочелли имел в виду не мать, а ребенка! Это и правда настоящая русалка!
ГЛАВА 4
Венеция, 1604 г.
— Он придет, ты же знаешь.
— Ода…
— Наверно, пьяный.
— А сама как думаешь?
— Кажется, такие вопросы называют риторическими, — донесся из полумрака голос куртизанки Констанцы Фабии.
— Сказал бы я тебе, как называют такие вопросы…
Джон Керью высунулся из окна и глянул на канал, протекавший возле дома.
— Смотри, а вот и он!
Керью молча наблюдал, как из-за поворота, словно разрезая острым носом тягучее черное масло, появилась гондола. Лампа на носу покачивалась, бросая на воду отблески. Но когда лодка подошла ближе, он не увидел на ней герба Левантийской торговой компании.
Над кроватью висел расшитый серебром балдахин, на стенах — гобелены, но комната казалась пустоватой. Пара богато украшенных росписью и резьбой сундуков да огромный резной буфет приютились по углам. Констанца сидела в ногах кровати за накрытым турецким ковром складным столиком. Джон подумал, что в этой поразительно огромной комнате женщина кажется еще миниатюрнее, чем она есть.
— Бога ради, сядь, — попросила Констанца и, перетасовав колоду, привычными движениями разложила карты. — Не поможет, — произнесла она без тени волнения, — и ты это прекрасно знаешь.
— Что не поможет?
Куртизанка посмотрела на Керью и сонно улыбнулась, словно ленивая кошка, но ничего не ответила.
— Давай погадаю, — сказала она чуть позже.
— Предскажешь мою судьбу? — Джон рассеянно дотронулся до длинного серебристого рубца, разрезавшего его лицо от скулы до уголка рта. — Увы, я прекрасно знаю свою судьбу. И твою тоже, если мы продолжим видеться.
Констанца и не подумала ответить. Долгое время тишину нарушало только шуршание карт и тихое потрескивание свечей в тяжелых серебряных канделябрах по обе стороны окна.
— Куда он отправился на этот раз? — спросила женщина.
— В какое-то ридотто[4]над винной лавкой. «Под знаком Пьеро», кажется.
— «Под знаком Пьеро»? — переспросила Констанца.
— Да, а что?
Повар впервые увидел обычно невозмутимую Фабию взволнованной. Они переглянулись.
— Пол в беде, — сказала женщина.
Керью снова отвернулся и вгляделся в канал. Над водой клубился туман.
— Или он убьет себя, или кто-нибудь сделает это за него, — бесстрастно продолжал Джон. — И этим кем-то вполне могу оказаться я.
— О, перестань. — Констанца тихо прищелкнула языком.
— Денег почти не осталось. Ночи напролет, представляешь… Не интеллектуальные состязания, в которые у него есть хоть маленький шанс выиграть, а азартные. Спустил состояние, играя в кости, и ради чего?
Куртизанка вновь перетасовала карты и ловко разложила веером: Башня, Солнце, Маг. Девятка дисков.
— Он несчастен.
— Несчастен? — с отвращением повторил Керью. — Думаешь, мне есть дело до этого? Вот что я тебе скажу, Констанца: он повредился рассудком.
— Сколько времени… — начала было Фабия, но собеседник прервал ее:
— …пройдет, прежде чем я его убью?
— Нет. — Она напряженно улыбнулась. — Долго он так себя ведет?
— Тебе это известно не хуже, чем мне. Три года, может, больше… С тех пор, как мы поселились в Венеции. Вернулись из Константинополя…
— С тех пор, как он потерял ту девушку?
— Девушку? Ну да.
— Сначала ведь все думали, что она погибла в море?
— Да, — мрачно подтвердил мужчина.
— А что случилось на самом деле?
Керью знал, что Констанца слышала все в подробностях. Пиндар сам рассказывал ей тысячу раз. Сейчас она спрашивала лишь из сочувствия.
— Девушку звали Селия Лампри, — ответил Джон. — Ее отец был капитаном одного из торговых кораблей компании. Мы думали, он потерпел крушение в Адриатике, но, похоже, судно захватили корсары. Они убили экипаж и пассажиров, а девчонку продали в рабство. Теперь она наложница турецкого султана.
Керью нажимал на веки, пока перед глазами не заплясали цветные пятна.
— Я видел ее там. Хотя потом тысячу раз казалось, что это был сон… А Пол… так и не встретился с невестой… Мы делали что могли… — Слуга помолчал. — А потом обо всем узнала валиде, мать султана. В общем, длинная история…
— Значит, девушка жива?
— О нет! Она умерла. Для него — умерла.
— Это горе, Джон, — медленно произнесла Констанца. — Все это из-за его тоски по ней.
— Горе? Нет.
— А что же тогда?
— Ярость.
— Как это?
— Он злится на самого себя.
Слова сорвались с языка Керью прежде, чем он успел додумать мысль:
— Злится, что не смог спасти ее.
— Пожалуйста, отойди от окна и сядь.
В голосе куртизанки звучала усталость.
— Тысячу раз говорила, это не поможет.
Мужчина прижался лбом к стеклу и на мгновение прикрыл глаза.
— Что не поможет?
Кажется, они уже говорили об этом, но Джон слишком устал. С отсутствующим видом он сжал кулак одной руки ладонью другой. Раздалось несколько щелчков.
— Смотреть в окно, ждать, — взглянула на него Констанца, — хрустеть костяшками пальцев. Ради бога, Керью!
Она отложила карты, подошла к сундуку, накрытому льняной салфеткой. Там стояли серебряный кувшин и два хрустальных бокала на тонких длинных ножках.
— Еще вина?
— Благодарю, не стоит. — Слуга Пиндара даже не открыл глаза. — Я в последнее время не чувствую вкуса.
Куртизанка наполнила бокал, поднесла к губам и внимательно посмотрела на мужчину поверх хрусталя.
«Немного вина тебе полезно, carissime[5]Керью», — чуть было не сорвалось с ее губ.
Женщина украдкой взглянула на собеседника: крепкое тело, длинные спутанные кудри, подозрительный взгляд. Таких обычно называют пройдохами. Образ нарушали потрясающе красивые руки, словно посеребренные множеством шрамов и ожогов. Если хотите узнать, что за человек перед вами, посмотрите на его руки. «Не так давно, друг мой, ты сам шлялся по проституткам и игорным домам, — размышляла Констанца, — из одной передряги попадал в другую. Кто бы мог подумать, что ты станешь так нянчиться с собственный хозяином?»
