— Как тебе будет угодно. Можешь сопровождать своего друга, если поклянешься не применять оружия..
— Я не дам такой клятвы, — возразил Конан. — А если и дам, то нарушу, если замечу, что вы злоумышляете против меня или моего спутника.
Шраддха махнул рукой и отвернулся.
И тут произошло нечто странное.
В мгновение ока один из воинов Шраддхи метнулся к Шлоке и оказался рядом с ним. Еще мгновение — и мудрец действительно окажется в плену.
Воин, явно рассчитывая на свою силу и ловкость, протянул к нему руку, но тот, спрыгнув с коня, поднырнул под чужую лошадь и выскочил из кольца всадников.
Происходящее напоминало колдовство. В раскаленном воздухе мудрец двигался неспешно, заторможенно, точно во сне, но вот схватить его никак не удавалось. Даже одежда Шлоки — рукава, полы рубахи, широкие штаны — развевалась очень медленно.
Еще несколько воинов, спрыгнув на землю, подбежали к нему, готовясь уже наложить на него руки и пленить, но Шлока, сильно оттолкнувшись от земли, взлетел в воздух и, перепрыгнув через головы противников, легко опустился на траву за спинами преследователей.
В сумятице несколько воинов, развернувшись, столкнулись между собой; другие метнулись к Шлоке — их движения казались суетливыми и неловкими. Один уже снимал с пояса аркан… И вновь мудрец неуловимым движением ускользнул от протянутых к нему рук. Конан расхохотался.
Шраддха до крови закусил губы. Взять мудреца против его воли не удастся. Язык войны, как выяснилось, был внятен для Шлоки. И при том мудрец из Патампура владел этим языком куда лучше, чем его противники. Да к тому же совершенно не уважал его.
И Шраддха — следует отдать ему должное, — решился прибегнуть к другому языку. Он решил воззвать к разуму и сердцу мудреца.
— Шлока! — закричал предводитель отряда. — Выслушай меня! Ведь ты понимаешь: если мы вернемся без тебя — нам отрубят головы!
Конан перестал смеяться и уставился на своего спутника. Что он решит? В глубине души Конан сильно сомневался в том, что Аурангзеб действительно прибегнет к подобной мере. Разумный правитель не станет разбрасываться хорошими воинами. И уж тем более не сочтет правильным держать свою армию в страхе.
Однако… киммерийцу доводилось уже видеть владык, которые правили при помощи ужаса и кровавых расправ, даже над ближайшими своими соратниками. Они не затруднялись уничтожить самых преданных, самых верных себе воинов… И в конце концов погибали. Но казненных это не возвращало к жизни.
Похоже, Шлока думал о том же самом. Во всяком случае, он остановился, окруженный врагами, и скрестил на груди руки. Еле заметная улыбка проступила в углах его губ.
— Я не хотел бы, чтобы ваши дети проклинали меня, — в конце концов негромко произнес мудрец и снова сел в седло.
Окруженный врагами, Шлока молча двинулся в путь. Конан ехал следом. Он уже чувствовал, что ввязался в приключение, и не хотел теперь упускать ни одной мелочи, ни одной детали. Долгие годы странствий приучили его наблюдать и запоминать. В конце концов, много раз подобная наблюдательность спасала ему жизнь! Джунгли сомкнулись за спиной у всадников. Едва различимая среди деревьев дорога вела их в глубину зарослей. Конан видел под копытами лошади только траву, но то и дело до его слуха доносился стук: кони ступали по мощеной дороге. Плиты почти целиком заросли травой, и все же каменное покрытие дороги то и дело выходило на поверхность. Затем дорога стала лучше. Чаща расступилась, и, точно праздник — внезапно — перед путниками открылся великолепный город Калимегдан.
Высокие витые башни тянулись к небу. Стены были покрыты причудливой резьбой. И лишь за стенами лепились маленькие хижины из тростника и глины — жилища бедняков. Контраст между дворцами вельмож и обиталищем простолюдинов был так разителен, что можно было подумать, будто здесь обитают два разных племени с совершенно различными обычаями.
Большой храм, посвященный богине Кали, выглядел роскошным даже по сравнению с дворцом самого Аурангзеба. Позолоченные статуи и стены из белоснежного мрамора, привезенного издалека, фонтаны со сладкой водой, цветущие розовые кусты — все это ласкало взор. Дорожки перед храмом были посыпаны ярко-оранжевым песком. На одной из дорожек отпечатались следы босых ног.
Сразу за храмом находился дворец раджи, а перед ним — большая площадь, с двух сторон отгороженная аркадами большого крытого рынка и караван-сараев. Здесь же, как подозревал Конан, размещались и рабские бараки, сейчас наглухо запертые: день был торговый, но продавали здесь сегодня не людей, а коней.
Все широкое пространство площади было заполнено лошадьми. Целое море превосходных скакунов переливалось перед потрясенным взором. Лоснящиеся шкуры подергивались в попытке избавиться от насекомых, шелковистые гривы свисали до самой мостовой, царственные хвосты чуть приподняты. Взгляд поневоле разбегается — невозможно остановиться на каком-то одном коне среди этого великолепия!
И надо всем, перечеркивая часть неба дерзким зигзагом, вился длинный узкий флаг ярко-синего цвета, вырезанный в виде дракона. Он был вздернут на высоком древке, установленном перед большим балдахином. И флаг, и роскошь балдахина, и высокий трон из резного белого камня — все это не позволяло сделать ошибку, предположив, что здесь приготовлено место для самого повелителя Калимегдана, раджи Ауранзеба. Он явится, чтобы принять участие в торгах — совершить первую покупку и тем самым открыть ярмарку.
Конан с интересом рассматривал балдахин. По белой шелковой ткани неслись, завиваясь в полете, крылатые драконы, похожие на облака, пронзенные копьем и скорчившиеся от боли. Тот же узор повторялся на спинке трона.
Всадники остановились перед шатром. Кони толкались кругом, напирая друг на друга плечами. Несколько оборванных пастухов с чумазыми лицами наводили в табунах порядок.
Раздался длинный гнусавый звук трубы, и на площади показался владыка Калимегдана. Конан уставился на него. То был рослый широкоплечий человек средних лет — из тех, кто нескоро состарится и даже в семьдесят будет выглядеть молодцом и воином, с которым необходимо считаться.
Стража состояла всего из двух десятков человек — высоких пехотинцев в тяжелых позолоченных кольчугах до щиколотки. Они были водружены алебардами, и узоры, которыми было украшено лезвие алебард, сверкали на солнце.
Ауранзеб прошествовал к своему месту и уселся на трон — неподвижный, закованный в роскошный свой халат, странно-неживой, как будто бы не был человеком, но при жизни превратился в божество, имеющее лишь отдаленное сходство с человеком.
Сразу же его окружила свита — советники, стражники. Эти выглядели обычными людьми, из плоти и крови, но повелитель казался воистину сошедшим с небес. Различие между ним и прочими людьми — как между драконами, что мчатся по шелкам шатра, и лошадьми, что мирно бродят по пастбищу, выщипывая из земли сочную траву.
Низко-низко склонился Шраддха перед владыкой.
