Красивая вещь. Эйдан нашел бы ее совершенно непрактичной.
Подумав об этом, Колин усмехнулся. Эйдана здесь нет.
Однако он сам и Мелоди здесь, и здесь они останутся до конца дня, если, конечно, он не снимет ее с дерева.
— Я тут подумал, Мелли, может быть, нам перекусить… как раз время ленча… — Он не закончил фразу. — Тебе, похоже, неинтересно. — Колин поддел носком ботинка пучок травы. — Или все же интересно?
Тишина. Она, несомненно, проголодалась, но упрямство не позволяло ей сдаться.
Нужна приманка получше.
Колин всхлипнул. Неужели? Неужели ему снова придется рассказывать истории про пиратов? Он их рассказал уже больше, чем самих пиратов встретишь на всем белом свете. Если ему снова придется во всех подробностях рассказывать о том, как провинившихся на борту протаскивают под килем, то он потеряет остатки рассудка.
Что ж, видно, придется.
— Видишь ли… я тут подумал, что у пиратов на ленч…
— Рыба.
Его малютка проговорилась, выдав свое местонахождение. Колин улыбнулся:
— Ну, разумеется, как же я сам не догадался. Надо думать, они едят много рыбы. — Колин забубнил что-то неразборчиво. — А что же они едят на завтрак? Жаль, что у них нет яиц.
— Рыбьи яйца.
Колин подавил смех.
— Ах да! Почему бы и нет?
Сверху снова посыпалась кора. Каблучки застучали ближе. Колину захотелось подпрыгнуть и поймать ее, но за последние полтора часа он хорошо усвоил урок: Мелоди, несмотря на то, что ей едва минуло три года, чувствовала себя на высоте, как птица в небе.
Поэтому он, вздохнув, принялся в сотый раз рассказывать пиратскую историю:
— Давным-давно в открытом море (будь оно неладно, это открытое море) плыл огромный пиратский корабль. На носу корабля кровью праведников были написаны буквы, которые гласили… — Колин сделал паузу.
— «Бесчестный грабитель»!
— «Бесчестный грабитель», — подтвердил Колин и принялся рассказывать дальше. Кровь лилась рекой, а гора тел росла с каждой минутой. Где-то после третьего килевания он понял, что его маленькая разбойница таки спустилась с дерева и как ни в чем не бывало сидит на траве позади него.
На коленях у нее лежала Горди Ева: уродливое творение из тряпок и пуговиц, которое Мелоди почему-то называла куклой. Горди Ева смотрела на него чернильными глазенками, и весь ее вид выражал недоверие.
— Привет, — осторожно произнес Колин.
Мелоди моргнула и посмотрела на него своими огромными голубыми глазами. Ее темные кудряшки украшали листья и кусочки коры.
— Я есть хочу.
— А я нет. — От собственных рассказов у него разыгралось воображение и его слегка подташнивало. Если бы кто-нибудь из его коллег-ученых послушал, какую ахинею он тут несет…
Впрочем, этого все равно никогда не случится.
Он встал и отряхнулся.
— Что ж, город Брайтон всего в нескольких милях. Грузитесь на борт, Капитан Мелли.
С этими словами Колин посадил визжащую от восторга Мелоди на плечи и зашагал к кабриолету. Гектор в нетерпении перебирал ногами, выщипывая остатки газона по краю дороги. Колин посадил Мелоди в коляску, а сам влез на козлы.
Гектор, позабыв про траву, пустился легкой рысью.
Как же удобно, думал Колин, что в это путешествие они отправились вдвоем. Никаких слуг, никаких болтливых компаньонов. Никто не говорит, когда ты должен остановиться, когда ехать…
— Дядя Колин, мне надо выйти!
Пруденс Филби раздраженно бросила на пол гримерки сумку с принадлежностями для шитья. Черт бы побрал эту Шанталь! Она закрыла лицо руками, пытаясь унять растущую панику, от которой кровь стыла в жилах.
— Она не собирается возвращаться? — спросила она у администратора, хотя ответ знала заранее. — Ты в этом уверен?
Полный мужчина вздохнул и сказал с сожалением в голосе:
— Она укатила. Сказала, что влюблена в этого денди, и след ее простыл. Я бы не взял ее обратно, даже если она вернется. Шанталь Маршан, безусловно, одна из самых красивых актрис Англии, но она настоящая с… — Он кашлянул в кулак. — Она заноза в заднице, вот кто она такая! Из последних десяти выступлений она играла только в двух. То у нее болит голова, то ей скучно, то ей постановка не нравится.
Это было чертовски точное описание Шанталь, за исключением того, что он забыл добавить эпитет «язва». Пруденс обвела взглядом беспорядок в комнате. Вид у комнаты был такой, будто по ней прошелся торнадо, вооруженный десятком ножниц. Все было испорчено.
Будь ты проклята, Шанталь!
Эта комната была домом для Пруденс последние два года, эта да еще костюмерная, где она шила костюмы. Темным, мрачным, Заваленным барахлом, но все же домом.
Пруденс проводила здесь времени больше, чем в крохотной съемной комнатушке, которую делила с младшим братом, Эваном. Развал в гримерке был прямым ударом по ней, она знала это.
Пруденс бросила взгляд через плечо на администратора и попыталась улыбнуться. Она сказала, идеально подражая нетерпеливым ноткам Шанталь:
— Сами выходите на сцену, сэр, у вас ведь талант играть настоящих с…
Он улыбнулся и сочувственно покачал головой:
— Не пытайся подлизаться ко мне, Пруденс, у тебя это не выходит. Я не найду для тебя другой работы. Все в труппе знают, что портниха ты так себе. Единственная причина, по которой тебя держали здесь так долго, — это потому что ты единственная могла найти общий язык с Шанталь.
Пруденс покорно кивнула.
В действительности она не отличалась завидным терпением. Просто прекрасно понимала, что единственный способ прокормить себя и двенадцатилетнего Эвана — это терпеть несносный характер Шанталь, ее оскорбления и летящие в тебя с завидной регулярностью бьющиеся предметы! Другие костюмеры и портные помогали ей с более сложной работой, в благодарность за то, что им самим не приходится иметь дело с дьяволом в юбке.
Но всему пришел конец. Шанталь уехала, не заплатив ей за месяц работы, и теперь в карманах у Пруденс не было ничего, кроме ниток и запасных пуговиц.
Она даже не могла продать костюмы, потому что Шанталь в ярости разрезала их на мелкие кусочки.
Администратор ушел, оставив ее один на один с будущим, которое не сулило ей ничего хорошего. Здесь, в Брайтоне, это была единственная работа, на которую ей удалось устроиться. Никому не требовалась девушка без опыта работы и не имевшая рекомендательных писем. Разве что податься на производство, где трудятся разнорабочие.
Чемодан казался еще тяжелее от осознания жестокой и неумолимой правды. Ей придется работать на заводе. Оставалось лишь надеяться, что удастся выбраться оттуда живой.
