Капитан раскланялся, а я поспешила вернуться в каюту. Так, значит, в Кале нас не ждут. Я почувствовала, что меня охватывает паника, и попыталась успокоиться, твердо сказав себе, что беспокоиться не о чем: отец наверняка знает, как нам быть дальше. Он обо всем позаботится. Вдруг над палубой пронесся страдальческий и тоскливый вопль. Я замерла, готовая броситься наутек. Затем чувство долга, воспитанное во мне матерью-графиней, возобладало над испугом и заставило спуститься в каюту. Меня ожидало печальное известие.
В тесной и темной каморке кипела такая деятельность, что я замерла от удивления у самого входа. Моя элегантная мама, знатная и богатая наследница, с рождения привыкшая к роскоши и комфорту, закатала широкие манжеты и с помощью Марджери стаскивала Изабеллу с койки. Не обращая внимания на жалобы и капризы дочери, она сдернула с той же койки тюфяк и заставила Изабеллу лечь на пол, где было несколько просторнее. Марджери с гордым видом помогала хозяйке. Ее широкое лицо то и дело омрачала тревога. Она могла похвастать своими навыками и опытом. Поступив в услужение к графине задолго до ее замужества, она ухаживала за ней в течение обеих нелегких беременностей и любила рассказывать о том, как сначала Изабелла, а затем и я, выскользнув в этот свет, угодили прямехонько к ней в руки. Марджери неизменно завершала свой рассказ уверениями, что если она и не знает чего-то о рождении детей, то, значит, этого и знать не стоит. Впрочем, сама она так и осталась бездетной.
— Ну-ну, детка, Марджери с тобой. А ну-ка, приподнимись чуть-чуть и не плачь…
Она говорила так, как будто Изабелла все еще была маленькой девочкой, которая упала и ушибла колено.
Графиня была слеплена из более крутого теста. Заметив, что я в нерешительности переминаюсь с ноги на ногу в дверях, она вскочила и молниеносно втащила меня внутрь.
— Даже не думай. Ты мне понадобишься.
— Здесь нет места…
— Анна! Замолчи. Ты нужна сестре.
Мне казалось, что я последний в мире человек, который в эту минуту мог понадобиться моей корчащейся от боли сестре. Изабелла с трудом меня выносила. Сколько я себя помнила, мы только и делали, что ссорились и дрались. Я подозревала, что так будет всегда. Но глядя на ее искаженное страданием лицо, я почувствовала, как во мне шевельнулось сочувствие.
— Мы не сможем сойти на берег.
Напустив на себя мученический вид, я передала графине содержание разговора с капитаном Джессопом и шагнула к сестре.
— Ха! Так я и думала. Как бы то ни было, все равно уже поздно.
Очередная коварная волна подбросила корабль, резко подняв его нос, и мы заскользили по наклонному полу, отчаянно хватаясь за окружающие предметы и пытаясь удержаться на ногах. Прислонившись к переборке, я поспешно прижала руки ко рту, борясь с приступом тошноты и чувствуя капли липкого пота на лице. Несмотря на духоту, меня бил озноб.
— Дыши глубже, дочка. Я не могу одновременно возиться с вами обеими. Посиди рядом с Изабеллой, подержи ее за руку, поговори с ней.
— О чем?
Я вопросительно посмотрела на графиню и вдруг почувствовала витающий в воздухе страх. Этот страх был таким сильным, что я ощутила его почти физически и чуть не задохнулась под его грузом.
— О чем хочешь. Подбадривай ее, постарайся ее отвлечь. А ну-ка, Марджери, давай поможем этому ребеночку появиться на свет.
Три часа мучений не принесли ни малейшего результата.
— Нам нужна помощь пояса Пресвятой Девы Марии, миледи, — прошептала Марджери.
— У нас его нет, а значит, придется обходиться своими силами!
Шмыгнув носом, Марджери утешилась проверенным старинным методом, сунув под тюфяк нож, который по поверью должен был облегчить схватки. Для верности она добавила к ножу небольшой камешек мутно-зеленого цвета.
— Это яшма, — произнесла Марджери шепотом. — Она придает сил и терпения хворым женщинам.
— А вот это нам точно сегодня понадобится. Всем без исключения.
Графиня не стала возражать против манипуляций Марджери, хотя сама заняла более активную позицию.
— Анна, найди кухню или то, что здесь ее заменяет, — скомандовала она. — Скажи коку, что мне нужен жир. Животный жир. Все, что угодно… Мне необходимо смазать руки. — Графиня обращалась со мной как с равной по возрасту и опыту женщиной. В ее голосе звучала тревога, которую она уже даже не пыталась скрыть. — Роды затянулись. Изабелла слабеет с каждой минутой, а ребенок не показывается.
Я умчалась и вскоре вернулась с горшком прогорклого, отвратительного на вид жира неизвестного происхождения.
— Не стой разинув рот, Анна. Если тебе больше нечего делать, молись.
Мамин вид меня и в самом деле ошеломил. С подоткнутыми юбками и выбившимися из прически засаленными прядями она походила на самую обычную повитуху, умудряясь при этом оставаться благородной, внушающей благоговейный ужас дамой.
— Кому молиться? — уточнила я.
Я не понимала, как можно молиться, когда вокруг царит хаос, а душа охвачена смятением и ужасом.
— Молись Пресвятой Деве. И святой Маргарите. Что с того, что она осталась целомудренной и бездетной, предпочтя смерть как меньшее из зол? Кстати, тут я с ней не согласна. Тем не менее она подверглась ужасным пыткам. Ты только представь себе — ее проглотил, а потом изрыгнул дракон. Немногим пришлось подвергнуться такому испытанию. Молись Маргарите. — Она немного поколебалась, а затем вперила в меня горящий взгляд. — Но сначала приведи сюда священника.
Я не стала спрашивать зачем.
Последующие несколько часов стали самыми страшными в моей юной жизни. Мы не выходили из каюты и не знали, день сейчас или ночь и когда они сменяют друг друга. Мы зажигали новые свечи взамен огарков и продолжали бдение. Нам присылали еду, но есть было некогда. И вот наконец этот ужас закончился, оставив после себя запах горячей крови и пота. Изабелла лежала белая как мел. Графиня в изнеможении стояла возле нее на коленях. Марджери суетилась, собирая окровавленное тряпье. Суставы моих пальцев, казалось, побывали в тисках. Их, корчась в муках, сжимала Изабелла. Сама я до хрипоты твердила все известные мне молитвы и псалмы, присовокупляя к ним множество собственных воззваний, и теперь едва держалась на ногах от усталости. Но результатом всех наших усилий был лишь крошечный мертвый младенец. Жир, которым графиня смазала руки, чтобы помочь ребенку выскользнуть в мир, и ужасающие испытания, выпавшие на долю святой Маргариты, спасли мою сестру, но не ее дитя. Прежде чем расстаться с едва обретенной жизнью, несчастное слабенькое, покрытое кровью и слизью создание успело лишь издать еле слышный писк.
Девочка. Отец Джилберт, личный священник Невиллей, один из обитателей нашего замка, все это время ожидал развязки драматических событий. Он поспешил окрестить малышку, чтобы спасти ее бессмертную душу из когтей дьявола. Мы все сделали вид, что верим в то, что она еще жива, когда вода коснулась ее лба. Достаточно было и того, что ее жизнь закончилась, не успев начаться. С тем, что ее душа утрачена для Господа, мы смириться не могли. Ее назвали Анной. Когда я уже пятилась к выходу, надеясь ускользнуть и, найдя укромный уголок, выплакать слабость и отчаяние, мама взглянула на меня, как будто пригвоздив к месту. Я замерла, а священник коснулся святой водой крошечного неподвижного личика. Остекленевшие глаза Изабеллы наблюдали за тем, как ее дочь обмыли, запеленали и вручили мне.
