Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 76
Наталья Александровна подозрительно посмотрела мне в глаза:
— Сударь, вы, случайно, не филер?
— Увы, должен вас разочаровать, я всего-навсего проезжий, попавший в неприятную историю.
— Еремей говорил мне какую-то глупость о воздушном шаре, я, признаться, ему не поверила.
— Почему же глупость, на воздушных шарах летают уже лет сто. Это, сударыня, прогресс.
— Но не так далеко от Москвы! — парировала она.
— Чего же здесь далекого, километров тридцать-сорок, то есть, я хотел сказать, верст.
— Я слышала о метрических мерах, — холодно сообщила «горничная».
— Не на Бестужевских ли курсах? — не удержался я от подначки.
— Все-таки вы шпион, — грустно сказала Наталья Александровна. — Что же, идите, доносите, я готова пострадать за народ!
— За кого? — переспросил я. — Вы это, что, серьёзно? Я, вообще-то, думал, что вы жена хозяина, если ошибся, извините. Вы, вероятно, революционерка? — добавил я, начиная понимать, с кем меня свела судьба.
— Вам не нравятся революционеры?! — с вызовом спросила девушка.
— Ну, что вы, товарищ, я от них просто балдею, — ответил я совершенно серьезно.
Барышня не сразу врубилась в то, что я сказал, и переспросила:
— Извините, что вы делаете?
— Балдею, в смысле тащусь. Я восхищаюсь ими, то есть вами. Помните слова: «Пока свободою горим, пока сердца для чести живы, мой друг, Отчизне посвятим души прекрасные порывы!»
Однако, похоже, что стебался я недостаточно убедительно, и во вспыхнувших глазах Натальи Александровны, уже собравшейся пострадать за народное дело, появилось сомнение.
— Вы хотите сказать, — неуверенно начала она, — что вы «балда» и только потому восхищаетесь людьми, жертвующими свои жизни за счастье народа?
— Почему, собственно, «балда»? А, это, в том смысле, вы думаете, слово «балдеть» произошло от «балда»? Возможно, вы правы… Балдеть — значит наслаждаться своей глупостью. Человек, он чем глупее, тем счастливее. Нет никаких нравственных проблем, рефлексий, чувствуешь себя самым умным на свете, истиной в последней инстанции. Вот вы, будучи революционеркой, точно знаете, что нужно народу? — не без раздражения, говорил я. Собеседница была уже второй «революционеркой», с которой меня столкнула жизнь, и никакой особой теплоты к барышням, борющимся за счастье трудящихся, у меня не было. Оно, конечно, я помнил о женщинах в русском селенье, которые и коня на скаку остановят, и в горящую избу войдут, но когда люди не очень знают, что делают, и к каким последствиям могут привести их поступки, мне совершенно не нравится.
— Я не поняла то, о чем вы сейчас говорили, — сердито сказала Наталья Александровна, видимо, ничего не поняв или запутавшись в моих рассуждениях, — но то, что касается народа, да, я точно знаю, что ему нужно. Нашему народу нужна свобода и просвещение!
Разговор становился нервным. Забавно было, попав из нашего мутного времени с размытыми идеалами в сравнительно недавнее прошлое, так сразу столкнуться с борцом за не оправдавшие себя идеалы.
— Зачем, позвольте спросить? — невинным тоном поинтересовался я.
— Чтобы идти в светлое будущее! — твердо, без раздумий ответила барышня, вздернув подбородок.
— Ну, свобода — пускай, свобода — дело такое, условное, а вот просвещение — до какого предела оно нужно народу? Притом по какому курсу вы хотите его учить, гимназическому или университетскому? Латынь нужна нашему народу? Скажем, Еремею?
От моего напора и нестандартной постановки вопроса барышня, кажется, немного растерялась и не сразу нашла, что ответить.
Потом все-таки сказала:
— Это вопрос спорный, я как-то не думала об этом. Пусть не латынь, зачем же сразу латынь, но крестьяне должны знать и письмо, и счет…
— Значит, мы с вами будем учиться в университетах и на этих, как их там, Бестужевских курсах, а для крестьян хватит и начальной школы? Где же равноправие?!
— Для начала — хватит и начального образования, — твердо заверила барышня. — А потом, в будущем, все будут образованы. Мы, — она опять подозрительно посмотрела на меня, — революционеры-народники, не все, конечно, а мои единомышленники, считаем своим долгом, пусть малыми делами, бороться за просвещение народа!
Собираясь в 1901 год на предполагаемую встречу с Чеховым, я и думать не думал, что встречусь с революционерами. Я не знал, о чем еще можно поговорить с народницей типа Натальи Александровны. В советское время всех заставляли изучать историю КПСС, а всякие добольшевистские партии упоминалось обзорно. В памяти из школьной истории застряли названия партий вроде «Народная воля», «Черный передел», но все я помнил так туманно, что распространяться на эту тему не рискнул, чтобы не ляпнуть несуразицу.
К революциям, переворотам и борьбе за свободу у меня сложилось двоякое отношение. С одной стороны, все революции приносят зло и кровь, причем за высокие идеи страдают обычно не причастные к ним люди. С другой стороны, если бы не было борьбы за свои права, не существуй возмущение униженных и оскорбленных как угроза, власть имущие так и держали бы менее шустрых соотечественников в рабском или крепостном состоянии. Потому я не стал вменять девушке в вину известный мне негативный опыт Октябрьской революции, также с одной стороны превратившей Россию в сверхдержаву, с другой — залившей ее кровью и слезами миллионов. Попытался понять, что, собственно, представляет собой моя оппонентка.
— А вы, Наталья Александровна, если это, конечно, не тайна, представляете какую партию? — серьезно спросил я.
— А вам, Василий Тимофеевич, зачем это нужно знать? — пристально глядя на меня, спросила подозрительная барышня.
— Да так просто, после того, как я упал с воздушного шара, немного подзабыл, что сейчас происходит в России. В голове не все ясно, боюсь, что у меня частичная потеря памяти. Плохо я все это представляю. Ведь «Народная воля» вроде бы к двадцатому веку уже развалилась, а социал-демократы и социалисты-революционеры еще не организовались. Я, знаете ли, далек от революционных течений…
— Все честные и порядочные люди, любящие Отечество, должны включиться в борьбу за свободу народа! — не ответив на мой вопрос, взвилась барышня. — Как можно говорить, что вы далеки от революционных идей! Вы что, ретроград?
— В общем-то, нет, я тоже за свободу народа, тем более, что я сам и есть этот народ, то есть, не весь, конечно, народ, а его представитель. Но, сколько я знаю, пока революцией никому еще его освободить не удалось. Сколько уже революций было… Да и так ли нам, народу, нужна свобода, может быть, мы обойдемся хлебом и зрелищами?
— У вас, Василий Тимофеевич, в голове сплошной мусор. Вы хотя бы Михайловского читали?
С литературой у меня дело обстояло немного лучше, чем с политикой, и на этот вопрос я ответил без труда:
Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 76
