Тайрен построил такой дом, в котором должно быть уютно и спокойно. Для его бабушки, наверное, это было так, но только не для него. Как если бы он воздвиг его в знак поклонения Дженне, в надежде, что однажды она войдет в этот дом. Но он обманывал сам себя. Дом никогда не был для него чем-то большим, чем местом для ночлега.
Он ударил по тормозам, и машина встала в облаке пыли. Он снова посмотрел на дом. Тот как будто насмехался над ним своим напоминающим о Дженне фасадом.
Дженна.
Снова единственным, о чем он мог думать, сделалась Дженна.
— Проклятье! — сами собой произнесли его губы.
Тогда, в самом начале, Рандольф Фарсон однозначно дал понять, что его дочери — запретная территория для работников. Так какого же черта он пропустил это мимо ушей?
Рандольф Фарсон.
И даже если это станет самым последним в его, Тайрена, жизни, этому человеку он отомстит. А если слухи о финансовом положении Рандольфа верны, ждать осталось немного. И месть будет сладкой. Он ждал достаточно долго, чтобы насладиться ею в полной мере.
— Решил сегодня просидеть в машине весь день?
Тайрен очнулся. Кири, его бабушка, большую часть дня проводила на веранде среди самых необходимых для нее вещей: чай, книжки, травы и карты, которые она без конца раскладывала. Мать его матери и все, что осталось от его семьи. Настоящая маори с седыми, сложно заплетенными косами почти до пояса. Очень стройная, но не хрупкая вовсе. В свои восемьдесят четыре она сохранила абсолютно ясный ум. Кири снова занималась уборкой, словно они с Тайреном не спорили по этому поводу уже сотню раз.
С метлой в руках бабушка спустилась с веранды.
— Что случилось в городе, Тайрен?
Он по-прежнему сидел в машине. Провел рукой по лицу. Отвечать на ее вопрос не хотелось.
— Бабушка, но почему ты опять метешь? У нас ведь есть домработница.
— Я об этом никогда не просила.
Тайрен покачал головой. Он ведь хотел лишь того, чтобы его бабушка могла наслаждаться покоем на закате жизни. Его мать не захотела жить в племени, отправилась на поиски лучшей жизни, всю жизнь только работала, лишь бы на столе было что поесть. Пока не встретила его отца. Мать говорила, что была с ним счастлива и ни о чем не жалеет, но Тайрен ей не верил. Ему едва исполнилось восемь, когда мать умерла и бабушка забрала его к себе. Теперь Кири перевалило за восемьдесят, и она имела право расслабиться. Только это не для нее.
— Тайрен, — заговорила бабушка тихо, но твердым голосом. — А теперь расскажи-ка мне, что случилось в городе.
— Я… я встретил одного старого приятеля. Ничего больше.
Она определенно не поверила.
— У меня было предчувствие, но духи океана и облаков сегодня какие-то слишком уж скрытные. Про старого приятеля они мне не сказали ничего. — Кири пожала плечами. — Хотя, может, они хотят, чтобы все открывалось постепенно.
А четырех лет мало, что ли, для «постепенного открывания»? По-моему, даже многовато, подумал Тайрен.
За все эти четыре года он всего лишь один раз говорил с Дженной по телефону, вскоре после того, как она сбежала. Но он не желал слушать ее объяснений — он вообще не желал слушать, почему она предпочла ему другого мужчину. Ее поступок говорил сам за себя.
Тайрен повернул ключ в замке зажигания и запустил двигатель. То, что было тогда, — ощущение слабости, беспомощности — давно прошло. Теперь он не собирается ждать дольше. Что-то глубоко внутри него не допустит, чтобы он просто так ушел, как она четыре года назад и как он сам сегодня утром. Если бы он никогда больше не увидел ее, тогда — другое дело. Но сейчас она обязана объяснить ему все, и как только она даст ему объяснение, он будет свободен и сможет пойти дальше своей дорогой. И тогда он, наконец, сумеет ее забыть.
— Я скоро вернусь! — крикнул он бабушке, подавая машину задним ходом. — Мне нужно еще раз напоследок повидаться с этим старым приятелем.
Тайрен не расслышал слов, которые вслед ему произнесла Кири, но физически их почувствовал — словно пуля засела в груди.
— Дженна Фарсон.
Глава 3
Дженна подошла к окну голубенькой гостевой комнатки маленького дома, который снимала ее сестра, и посмотрела на дочку. Та беззаботно резвилась с двумя внучками милой пожилой соседки. Три девчушки дружно играли в зеленой пластиковой песочнице.
На сердце у Дженны сделалось совсем тяжело. Синди сейчас три с половиной года. И она очень любит играть на воздухе. И любит обзаводиться новыми друзьями. Но центр Окленда просто-напросто не приспособлен для маленьких девочек, которые любят животных и обожают носиться по траве. Да и маленьких людей, с кем можно поиграть, там не так уж много.
И не всегда все просто с Синди, потому что у этого маленького существа характер весьма настойчив. Она исключительно эмоциональна и своевольна. И она очень скоро проявит все эти замечательные качества, когда начнет расспрашивать о своем папе.
Дженну это пугало, но она, естественно, понимала, что такое неизбежно. Ее дочь имеет право знать правду.
Щечки Синди раскраснелись от восторга и беготни. Она совершенно погрузилась в игру. Светлые, с рыжеватым отливом волосы, миндалевидные глаза и милое личико с курносым носиком — почти копия своей мамочки. Но тут было и кое-что от отца: серые глаза, например, которые умели смотреть так проникновенно, длинные ноги и — не на последнем месте — бурный темперамент, который порой выливался дикими вспышками. Когда дочке исполнился год, она едва не затерроризировала Дженну своими выходками, и, если бы не твердая рука и планомерное воспитание, бог знает, каким маленьким чудовищем она могла бы вырасти. Но Дженна, помня о характере отца Синди, оставалась тверда. Стоит допустить промах сейчас — и потом придется расплачиваться всю жизнь. А так Синди растет не капризной, всего лишь темпераментной, но это легче контролировать, проще направить в правильное русло.
Дженна вздохнула, повернулась спиной к окну и взяла с комода телефонный справочник. Ей обязательно нужно подыскать где-нибудь другое жилье — где-нибудь, где не окажется ни малейшего шанса столкнуться с Те Ароа.
— Ну и что ты тут делаешь?
В комнату вошла сестра — коробка печенья под мышкой и по стакану с молоком в каждой руке. Вот так, с молоком и печеньем, Марта появлялась всегда, чтобы утешить Дженну, когда происходили какие-нибудь неприятности. Было забавно и одновременно трогательно, что Марта по-прежнему считает молоко и печенье целебным средством-от-всего-плохого. И как приятно, что в мире остаются неизменные вещи. Пусть сестра считает так до старости…
— А кому, интересно, ты собралась звонить? — спросила Марта.
— Во все мотели города, — честно ответила Дженна.
Марта нарочито расширила глаза.
— Ты способна бросить родную сестру накануне свадьбы? — Она поставила молоко и печенье на столик и добавила уже совсем другим тоном: — Пожалуйста, не уходи. И извини меня за утро. Я вела себя ужасно.
