Так что теперь, когда Патрик Рахилли умер, сестрице его до фермы дела нет: ей со своими стадами дай Боже управиться. Однако ж проследить за тем, чтобы условия братнего завещания были выполнены дословно, для мисс Кэти было вопросом чести. Надо отдать ей должное, Патрика она обожала. Неважно, согласна она с решением брата или нет, волю его она исполнит.
– Вы, мисс Кэти, мошенничать не станете, – нехотя признал Коннор. – Так и Патрик всегда говорил. Вы все сделаете честно, по совести.
Старуха раздраженно поджала губы. И Коннор понял, что попал в самое что ни на есть больное место.
– Патрик жил сердцем, не головой, – угрюмо проворчала Кэтлин. – Он знал, что зять его никчемный бездельник, да и дочка – дрянь гулящая, а вот на внука надеялся. Говаривал, бывало, что внуку его только и нужно, что жену хорошую, работу, достойную мужчины, и чтобы было ради чего трудиться – тогда выйдет из него достойный человек. А ты вместе этого чуть за решетку не угодил. По стопам папаши решил пойти, не иначе.
Коннор постарался ничем не выдать своих чувств. Однако внутри у него все кипело. Он отлично помнил тот день, двенадцать лет назад, когда отца его упекли в тюрьму. Шестнадцатилетний Кон предпочел бы жить самостоятельно, но суд постановил иначе. Дед согласился принять внука, и, спустя несколько месяцев подросток с удивлением осознал, что есть в мире по крайней мере один человек, который в него верит!
Маленький О'Салливан понимал: дед взял его к себе из чувства долга, и поначалу отношения их складывались непросто. Когда он впервые появился на ферме, то держался так вызывающе, что теперь, оглядываясь назад, Кон удивлялся, как это дед не выставил его за дверь. Вместо этого Патрик Рахилли накормил его обедом, отвел ему отдельную чистую спаленку и, желая доброй ночи, сказал:
– Чего бы уж там ни натворил твой отец, ты не он, так что тебе вовсе незачем идти по его стопам.
Со временем отношения между дедом и внуком наладились. И держать себя в узде оказалось значительно легче, чем Кон предполагал. Под кровом Патрика Рахилли ожесточенный подросток впервые в жизни узнал любовь и заботу… А умирая, дед оставил ему все, что имел… но с небольшими оговорками. Правда, оговорки эти изрядно Коннора озадачили.
– Сдается мне, – покачала головой мисс Кэти, – что мой братец на старости лет увлекся строительством воздушных замков. Думаю, ты избрал ту же дорожку, что и твой папаша. Да, ты привык орудовать с размахом, по-пижонски, да только кончишь так же, как он. Сейчас ты решил передышку себе устроить, но как только получишь желаемое, так сразу и вернешься к прежнему.
Кэтлин Рахилли выпрямилась во весь свой внушительный рост, швырнула на стол смятую банкноту и заявила, чуть понизив голос:
– И заруби себе на носу: никто кроме нас с тобой и семейного адвоката, составлявшего завещание, об условиях не знает. Уж я о том позаботилась. Если поползут слухи, каким образом Патрик Рахилли пытался превратить никчемного бездельника-внучка в честного труженика и отца семейства, люди скажут, что мой брат на старости лет умом тронулся… и черт меня подери, если я такое допущу! Если только дознаюсь, что ты языком треплешь о том, чего окружающим знать не положено, я разорву договор быстрее, чем ты до десяти досчитать успеешь, клянусь святым Колумкилле! Ну что, мы друг друга поняли?
Коннор молча кивнул.
– Тогда до воскресенья. Дождаться не могу, когда ты меня с женой познакомишь.
Молодой человек проводил вредную старуху взглядом и с тяжелым вздохом вновь поднес чашку к губам. Надо отдать Кэтлин должное: старая ведьма его насквозь видит. Еще год назад он бы без зазрения совести продал ферму, положил деньги на счет – и старина Патрик, поглядев на землю с Небес, остался бы крайне недоволен внуком. Невзирая на все его добрые намерения, Патрик Рахилли так и не понял: внука можно заставить сыграть роль трудяги и семьянина, но заставить остепениться – это вряд ли!
В прошлом году, в это самое время, сам мэр Дублина отметил вклад Коннора О'Салливана в реконструкцию города. Газета «Даблин тудэй» включила его имя в список двадцати «самых крутых» холостяков города. И неудивительно: стоило Коннору заглянуть в придорожный паб пивка хлебнуть, как на каждой руке его тут же повисало по девице. А ведь если бы проект с кондоминиумом удался, он бы уже миллионами ворочал! Вот продаст «Эмайн Маху», пустит в оборот денежки, вернет, что потерял, – и снова раскрутит дело на полную катушку. И зачем ему, скажите на милость, губить молодость на дурацкой ферме в провинциальной глуши, коротая дни в окружении выводка сопливых ребятишек и вздорной супружницы?
Коннор встал, одарил официанток широкой прощальной улыбкой и направился к выходу. Девицы за стойкой возбужденно застрекотали, точно сороки. А «скверный парень» уже наметил план действий.
Путь его лежит в паб «Бык из Куальнге». Через час-другой народу туда набьется – не продохнуть. Где еще можно поглазеть на местных красоток, как не там! Он устроится в уголке, закажет себе что-нибудь «долгоиграющее», посидит спокойно и поразмыслит на досуге. Ибо выбор ему предстоит очень и очень непростой.
До полуночи завтрашнего дня ему необходимо обзавестись законной супругой.
Фредерика весело распевала про орешник и злополучного рыболова, изо всех сил нажимая носком туфли на педаль газа, пока указатель скорости не остановился на отметке сорок пять миль в час. Чувствовала она себя лучше некуда. Ее видавший виды «опель» птицей взлетел по склону холма, впереди замаячила цель – и девушка, внезапно оробев, едва не повернула обратно.
Паб «Бык из Куальнге» представлял собою огромное, кирпичное строение. Над входом, когда темнело, красные и синие лампочки освещали вывеску – огромного рогатого зверюгу, свирепо взирающего сверху вниз на входящих. На первый взгляд ничего особенного. Однако, по слухам, именно этот паб стал популярнейшим центром ночной жизни города и окрестностей в радиусе тридцати миль. Всякий любитель удариться во все тяжкие после долгой трудовой недели, едва переступив порог, понимал: он пришел по верному адресу.
Парковка была забита машинами всех мыслимых и немыслимых моделей и расцветок. Фредерика с трудом втиснула свой обшарпанный «опель» между двумя новехонькими пикапами. Она выключила зажигание и минуту посидела в тишине. В голове ее звучал неодобрительный голос матери:
– Этакие вертепы давно пора объявить вне закона. Сплошной грех, вот что это такое. Смертный грех.
Фредерика несколько раз глубоко вдохнула и выдохнула, пытаясь успокоиться. Если развлечения и пабы – это грех, значит, ад уже и так битком набит. Для меня места, пожалуй, и не осталось, утешала себя девушка.
Она перебросила через плечо сумочку, выбралась из машины, заперла дверцу. И побрела по гравиевой дорожке к освещенному входу, пытаясь приноровиться к новой обуви. Поднялась по ступенькам, расправила плечи, предвкушая встречу с неведомым… Но ничто не подготовило ее к массированному удару по всем органам чувств сразу, что обрушился на Фредерику на пороге.
