До Бриджпорта Арлин добралась на пароме, оттуда на поезде — до Нью-Хейвена. В начале путешествия она была уверена в себе, на подступах к университету — охвачена мучительным сомнением. Выйдя из такси, зашла в кусты рододендрона, где ее дважды вырвало, и поспешно сунула в рот мятную лепешку, чтобы освежить свое дыхание для поцелуя. Пути назад в любом случае не было, так что волнуйся не волнуйся — все едино.
Джон Муди готовился к экзаменам. Он догадывался, что Арлин может пуститься по его следу, и не однажды испытывал приступами дрожь в коленках, задолго до того как Натаниель, сосед по комнате, пришел сказать, что по его душу пожаловала какая-то рыженькая. Джон, с тех пор как вернулся из Лонг-Айленда, постоянно видел сны. Что было уже само по себе недобрым знаком. Отделаться от тягостных сновидений не удавалось, и он принялся урезать себя в сне. Извелся вконец — так, чего доброго, и оценки запороть было недолго. Каждый сон заполняли катастрофы, неверные повороты, серьезные ошибки. И вот одна из них явилась, стучится к нему в дверь.
— Скажи ей, что меня нет, — ответил он Натаниелю.
— Сам скажи. Она ждет в холле.
Джон захлопнул учебники, спустился вниз и — так и есть: она самая, в точности такая, как была, те же веснушки; волнуется, в руках корзинка с фруктами.
— Джон, — сказала она.
Он взял ее за локоть и отвел в сторону. Они остановились в коридоре, возле ящиков для почты.
— Послушай, у меня экзамены. Ты, вообще, представляешь, какого стоит труда к ним подготовиться?
— Но я ведь здесь. Приехала на пароме.
Умишком точно не блещет, подумал Джон. И к тому же притащилась с чемоданом. Он подхватил чемоданчик и знаком позвал Арлин за собой. Вывел наружу, на задворки общежития, где их никто не увидит. Тот факт, что она не сердилась на него, рождал в нем чувство, что, в сущности, это он сам вправе предъявлять претензии. С известной точки зрения, это у него есть причины считать себя потерпевшей стороной. Что она возомнила о себе, черт возьми, чтобы нагрянуть к нему подобным образом? Угробить для него час занятий?
— У меня на все такое нет времени, — сказал Джон, словно обращаясь к кошке, которая забрела к нему во двор. — Езжай домой, Арлин. Тебе здесь нечего делать.
— Нам нужно быть вместе.
Арлин подняла к нему лицо. Она глядела на него так серьезно! Ей едва только стукнуло семнадцать. Все в ней дышало надеждой, светилось ею.
— Да неужели? Откуда ты взяла?
В тени рододендронов было почти не видно, какая конопатая у нее кожа. Она была совсем девчонка, в конце концов, да и потом кому не лестно, когда за ним гоняются сломя голову? Она же форменную погоню учинила за ним! И это ее потерянное личико… И в то же время — решимость, какой он, кажется, еще не встречал.
— Только до завтра, — сказал он. — Потом ты едешь домой.
Арлин взяла чемодан и вслед за Джоном пошла обратно. Она не сказала, что продала отцовский дом вместе со всем домашним скарбом. Не упомянула, что имущество ее целиком уместилось в этот единственный чемоданчик. Ну хорошо, пусть мысль об их совместном будущем, похоже, пока не привела Джона в восторг, как это ей рисовалось. Так он вообще не из тех, кто любит торопить события…
У себя в комнате он все-таки позволил ей сесть в мягкое кресло и наблюдать, как он занимается. Она понимала, что ему нужен покой, она даже вышла купить ему кое-что на ужин: сандвич с ростбифом и горячий крепкий кофе. А когда он закрыл книжки, уже ждала его в постели — такая ласковая, похожая на мечту. И он поддался, уступил — в единственный и последний раз. Прощальный привет, что называется. На этот раз страсть полыхала еще сильней, он горел, словно в лихорадке, он вел себя как влюбленный. Но стоило ему уснуть, как вновь явились прежние кошмары — обрушенные дома, выбитые окна, улицы, ведущие в никуда, женщины, которые вцепятся и никак не отпускают. Ничего хорошего подобное не сулило. Джон встал с постели и быстро оделся, хоть было еще темно и оставались часы до начала занятий. Вероятность надеть носки от разных пар его не волновала. От корзинки на его письменном столе разило перезрелыми фруктами, гнилью. Он оставил на столе записку — Пошел сдавать экзамен. Счастливо тебе доехать домой.
Правду сказать, когда он немного времени спустя действительно пошел сдавать итальянский, то отвечал безобразно. Не мог вспомнить, как будет вода, или книга, или тарелка. Возобновилось сердцебиение — вернулось то предынфарктное чувство, какое он испытал при встрече с Арлин в прошлый раз. Возможно, свидетельство паники. В любом случае, надо было бежать. Он опасался, что она будет ждать его там, в его постели, и его снова неким наваждением потянет к ней. Поэтому он вообще не стал возвращаться в общежитие. Пошел из аудитории прямо к своей машине. Выезжая из города, завернул в закусочную выпить пива; у него дрожали руки. Ладно, он совершил ошибку — но не более того! Что же ему теперь, век за нее расплачиваться? Он сел опять в свой «сааб» и двинул к родительскому дому в пригороде Мэдисона, с остервенением считая по дороге. Раз — никто меня не отыщет. Два — я свободный человек. Три — я ничего ей не должен. Четыре — все это рассеется, как сон.
Это Натаниель, сосед по комнате, дал знать Арлин, что на выходные дни Джон часто уезжает домой. Наткнулся он на Арлин там же, в холле, с тем же чемоданчиком и в слезах — ближе к концу дня, когда она поняла, что Джон исчез. Она объяснила, что продала отцовский дом и деваться ей некуда. Натаниель всегда недолюбливал Джона Муди, считал его самовлюбленным избалованным поганцем, и подвезти Арлин к родовому гнезду соседа было, соответственно, чистым удовольствием. Мало того, он ехал, что называется, огородами, чем прилично выиграл во времени, так что высадил Арлин у дорожки к дому на полчаса раньше, чем туда, уже изрядно под парами, прибыл Джон Муди.
Арлин стояла на кухне, болтая с его матерью и шинкуя морковку для салата. Джон углядел ее издали, шагая через газон. Все было в точности как он видел во сне. Стеклянный дом. Женщина, которая никак не отпускает. Им овладело чувство, будто все, происходящее сейчас, уже произошло однажды в каком-то темном и призрачном нездешнем мире, над которым он не имеет ни малейшей власти. На кухне было три десятка окон, и от Арлин в каждом из них не видно ничего, кроме рыжих волос. Ему вспомнились груши, и сразу же в нем пробудился зверский аппетит. Целый день маковой росинки не было во рту. Не считая этого чертова пива. Он устал. Он слишком много работал и думал, и почти не спал. Возможно, есть такая штука, как судьба. Возможно, все это естественный порядок вещей, правильная будущность — постылая маета в обмен на преданность и надежность. Он обогнул угол дома и, как когда-то в детстве, пошел на кухню с заднего хода, цокая каблуками по кафельному полу, выкрикивая зычно:
— Эй, кто там дома? Есть хочу, умираю!
Они жили на Двадцать третьей улице, в большой однокомнатной квартире со спальным альковом, на пятом этаже. Детская кроватка стояла в углу гостиной-столовой; тесную выемку алькова целиком занимала двуспальная кровать. Полная темнота не наступала здесь никогда — быть может, к лучшему. Арлин была на ногах в любое время суток, вскакивала покормить малыша, походить с ним по комнате, оберегая сон Джона, который учился уже в аспирантуре Колумбийского университета, и поневоле замечала такое, чего иному, пожалуй, не приведется. Потаенное, манящее к себе лунатиков — такое, что по ночам не дает сомкнуть глаза, даже когда тебе выпадет редкая минута покоя. В два часа ночи на Двадцать третьей улице сгущалась синева, которую населяли тени. Один раз, кормя ребенка, Арлин увидела страшную драку между парой сожителей. На сосущего младенца напала икота, как будто у Арлин от чужих горестей прогоркло молоко. Мужчина и женщина в подъезде напротив мутузили друг друга кулаками. Брызги крови на тротуаре напоминали капли пролитого масла. Когда же, завывая сиреной, подкатила полицейская машина, парочка вдруг сомкнулась воедино и обратила заряд своей враждебности на полицейских, твердя, что никто тут не причинял друг другу ни малейшего зла, готовые горой стоять за того, кого только что осыпали проклятьями и грязной бранью.
