Классная выходила из себя, тряся газетой. Она обвиняла Кайли в неуважении к ней, к директору, к святым стенам родной школы. Это был позор! Позор для нее, для всего класса, для директора, ну, и конечно, для школы! Как Кайли могла так поступить с ней и со школой?! Другие дети написали, как они любят свои школы, а ты! То есть Кайли вот так в спину нож воткнула!
Кайли долго не понимала, за что ее ругают. За правду? Наивный ребенок. Теперь-то она знала, что правду очень часто нужно прятать поглубже и не высовываться. Знать-то знала, но делать как следует так и не научилась.
Класс недоумевал. Потом ему просто стало все равно. Среди одноклассников Кайли не было ярых защитников школы и ее чести, чтобы они начали активно травить провинившуюся соученицу.
Но классная не унималась. Сначала Кайли пыталась что-то отвечать. А потом поняла, что это бесполезно, и умолкла. Стоять у доски она уже устала, ей было обидно, очень обидно. Но Кайли считала, что права, и не собиралась отступать. Однако дети хитры по своей натуре. Кайли поняла, что ей не уйти от классной, если хотя бы не притвориться, что раскаивается. Она сильно постаралась и заплакала. Слезы ее классная сочла признаком осознанной вины и, положив газету на стол, разрешила Кайли сесть.
Стоит ли говорить, что Кайли возненавидела ее после этого?
Когда урок закончился, мать одной из одноклассниц Кайли, которая работала в школе, погладив девочку по голове, сказала:
— Все нормально, ты не виновата, репортеры все время что-то врут, выворачивают слова наизнанку.
Конечно, Кайли была не виновата. И она это понимала. Виновата была ее классная. Кайли теперь уже не помнила ее фамилии, только имя — Долли. Теперь она уже не ненавидела ее. Хотя, если бы встретила на улице, никогда бы не поздоровалась. Обида никуда не делась.
Сейчас Кайли смотрела на эту историю как бы со стороны. И ей казалось, что, поведи она себя иначе, если встала бы и гордо заявила о своих правах быть честной, конфликт был бы исчерпан. Хотя… Но в то же время она понимала, что была ребенком, недурно воспитанным, и считала, что перечить взрослым — тем более учителям — неприлично.
Педагог может ненароком обидеть ребенка, но все равно будет в этом виноват. На то он и педагог, чтобы предвидеть возможные обиды детей и уметь их избегать. Но педагог не имеет права намеренно унижать или оскорблять своего ученика. Если он так поступает, он не педагог, да и человек так себе, потому что победа над слабым не делает чести никому.
И вот после того случая Кайли уяснила, что правда никому не нужна, что ждать лучше плохого, а хорошее будет сюрпризом. Зато она была подготовлена. Может, потому и не стала рыдать над возникшей проблемой.
А увольнение — проблема, и еще какая. Огромная проблема, учитывая то, что деньги требуются постоянно, и еще больше их требуется для того, чтобы ее мать смогла жить.
Глэдис нужна была пересадка сердца.
Проблемы с этим жизненно важным органом обнаружились несколько лет назад, когда Кайли работала в первой своей фирме, начинала помощницей секретаря. Вдруг на плановом обследовании врач забеспокоился, снял еще раз электрокардиограмму, отправил на дополнительное обследование, и обнаружилось — порок. У него имелось длинное и сложное название, о котором старались не думать.
Тут же потребовались деньги на лекарства, и Кайли устроилась на дополнительную работу. Потом перешла в фирму, где торговали малиновым и салатовым и предлагали хорошую зарплату. Она крутилась, как могла, но денег все равно не хватало. Особенно их стало не хватать в последние полгода, когда пришло понимание: пересадки не избежать.
Конечно, Глэдис числилась в федеральной программе. Конечно, там была очередь длиной в несколько километров, а мамин случай считался не самым сложным и не самым срочным. Конечно, она держалась молодцом и старательно не думала об этом. Но Кайли не могла все оставить в подвешенном состоянии. Если требуется платная операция — она постарается добыть деньги. И она старалась. Деньги добывались, но все в каких-то небольших количествах, а больше зарабатывать Кайли не умела.
Она не была финансовым гением, и редким специалистом тоже не была. Она не хотела раньше для себя особенной жизни, где все сияет, искрится и каждый день приключения. Хотелось простого: уютный дом, муж, дети — да только все это как-то обходило стороной. А в последнее время и вовсе не до того.
Дом… Кредит еще не выплачен, а она теряет работу. Где взять денег? Где взять их сразу много? Не банк же грабить, в самом деле…
Был одиннадцатый час. Мама отправилась спать (она соблюдала режим), и Кайли притащила на кухню ноутбук, натужно скрипевший старыми потрохами и дышавший почти интимно. Скоро машинка отдаст концы, но пока работает. На вечер ее хватит.
Вакансий было немного. Кайли выписала несколько вариантов, чтобы позвонить завтра, и отправила резюме по имеющимся электронным адресам. А вдруг повезет.
Она читала очередной пассаж в духе «требуется секретарша не старше 25 лет, рост от 170, блондинка», когда завибрировал мобильный телефон.
Этим аксессуаром — подержанным и дышащим на ладан, как и компьютер, но все же рабочим — Кайли обзавелась, когда стало известно о болезни матери. До этого обходилась так. А тут понадобилось, чтобы делать контрольные звонки и чтобы мать всегда могла позвонить, если нужно. Номер был известен еще лечащему врачу мамы и паре друзей Кайли. Например, лучшей подруге Ширли. Однако та уже три месяца как улетела работать в Австралию — вернуться же должна только года через два. Электронных писем было маловато для полноценного общения, а звонила Ширли редко. И это точно не она.
Кайли бросила взгляд на экранчик мобильного телефона. Ага.
Привет, Джон.
Она встала и закрыла дверь на кухню, чтобы не разбудить мать громкими разговорами.
Привет, Кайли. Как твои дела?
Как обычно. — Сразу вываливать на Джона свои беды не стоило. Да и не факт, что они его касаются. К тому же если он звонит так поздно, то по делу. — Что-то случилось?
Нет, ничего, но мне необходимо с тобой встретиться.
Давай завтра после семи.
А нельзя сейчас?
Кайли вздохнула.
Почему сейчас?
Срочный разговор. Ну сделай мне одолжение! Это не займет много времени.
Кайли бросила взгляд на часы.
Ладно. Полчаса, не больше. Я надолго не могу уйти.
Хорошо-хорошо. В кафе на углу, идет? Через пятнадцать минут.
3
Джона Ходжеса Кайли знала сто лет. Или двести. В общем, с тех пор, как встретилась с ним в первом классе школы. Джон сидел за нею и иногда дергал за волосы, а иногда пихал за шиворот скомканные шпаргалки. Так началась их дружба, продолжавшаяся до сих пор.
