Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 96
— Если полицейские вас не слушают, так и заходить без толку, — сказала она, отступая на несколько шагов. — Не верят они вам, полицейские, вот в чем беда.
— Значит, вы все же направлялись туда? В криминальную полицию?
Она опустила почти прозрачные ресницы.
— Вы в первый раз приехали в Париж?
— Бог ты мой, да. И вечером мне надо вернуться, чтобы они ничего не заподозрили.
— Вы приехали поговорить с кем-то из полиции?
— Да. В общем, да.
— Я полицейский. Я работаю там.
Женщина взглянула на небрежно одетого Адамберга; казалось, она разочарована или не верит его словам.
— Значит, вы должны их знать?
— Да.
— Всех?
— Да.
Женщина открыла большую коричневую сумку с потертыми углами и, достав сложенный вчетверо лист бумаги, бережно развернула его.
— Господин комиссар Адамберг, — старательно прочитала она. — Вы его знаете?
— Да. Вы приехали откуда-то издалека, чтобы встретиться с ним?
— Из Ордебека, — произнесла она с усилием, словно ей было трудно в этом признаться.
— Не знаю, где это.
— Ну, в общем, это около Лизьё.
Нормандка, подумал Адамберг, вероятно, именно поэтому из нее приходится все вытягивать клещами. Когда-то у него были знакомые нормандцы, и он потратил уйму времени, прежде чем приручил этих молчунов. Для них проронить несколько слов — все равно что выложить луидор, причем еще неизвестно, окупится ли такой расход. Продолжая разговор, Адамберг медленно прогуливался, вынуждая женщину следовать за ним.
— В Лизье тоже есть полицейские, — сказал он. — Наверно, они есть даже в Ордебеке. У вас же там есть жандармы, так?
— Они не станут меня слушать. А вот викарий из Лизье, который знаком с кюре из Мениль-Бошана, сказал, что здешний комиссар может меня выслушать. Поездка стоила дорого.
— Речь идет о чем-то важном?
— Ну да, конечно, это важно.
— Речь идет об убийстве? — допытывался Адамберг.
— Может, и об убийстве. Хотя нет. Просто некоторые люди скоро умрут. Я же должна предупредить полицию, верно?
— Некоторые люди скоро умрут? Им угрожали?
Присутствие этого человека немного успокаивало ее. Она была в ужасе от Парижа, а еще больше — от своего решения. Уехать потихоньку, обмануть детей. А вдруг поезд опоздает? И она не успеет на автобус? Этот полицейский разговаривал так мягко, он словно пел. Наверняка он не из их краев. Скорее, он с юга, невысокий, смугловатый, лицо впалое. Ему бы она рассказала свою историю, но викарий дал ей на этот счет строгие указания. Только комиссару Адамбергу, и никому другому. Викарий знает, что говорит, он ведь кузен бывшего руанского прокурора, а уж тот разбирается в полицейских. Викарий назвал ей фамилию Адамберга с большой неохотой, он считал, что об этом вообще не стоит рассказывать, и был уверен, что она не решится поехать в Париж. Но она не могла сидеть в своей норе, когда вокруг происходят события. Мало ли, вдруг с детьми что-то случится.
— Я могу говорить только с тем комиссаром.
— Я и есть тот комиссар.
Казалось, маленькая, хрупкая с виду женщина готова наброситься на него.
— Так почему вы сразу не сказали?
— Но я ведь тоже не знаю, кто вы.
— И не надо вам знать. А то назовешь свою фамилию — и потом ее повторяют все, кому не лень.
— Ну и что тут плохого?
— Неприятности, вот что. Фамилию никто не должен знать.
Патологическая склочница, решил Адамберг. Которую, возможно, в один прекрасный день найдут с двумя комками хлебного мякиша в горле. Но патологическая склочница была до смерти напугана каким-то конкретным фактом, и это обстоятельство настораживало Адамберга. Некоторые люди скоро умрут.
Они развернулись и пошли в сторону Конторы.
— Я только хотел вам помочь. Перед этим я какое-то время наблюдал за вами.
— А тот человек? Он с вами? Он тоже наблюдал за мной?
— Какой человек?
— Вон тот, с необычными волосами, в которых оранжевые пряди. Он с вами?
Адамберг нашел взглядом Вейренка: тот стоял в двадцати метрах от них, опершись спиной о косяк двери в Контору. Он не вошел в здание, он ждал снаружи, рядом с голубем, который тоже не двинулся с места.
— Этому человеку, — сказал Адамберг, — в детстве исполосовали голову ножом. И на местах, где остались шрамы, отросли вот такие волосы, рыжие. Не советую намекать ему на это.
— Я не хотела его обидеть, просто я не очень-то умею разговаривать. В Ордебеке я почти никогда не разговариваю.
— Это не беда.
— А вот дети у меня любят поболтать.
— Понятно.
«Да что такое с этим голубем, черт возьми? — вполголоса произнес Адамберг. — Почему он не улетает?»
Женщина утомила Адамберга своей нерешительностью, он оставил ее в покое и направился к голубю, а Вейренк тяжелым шагом пошел ему навстречу. Очень хорошо, пускай он ею займется, если, конечно, дело того стоит. Он отлично справится. Круглое лицо Вейренка располагало к доверию и становилось еще обаятельнее, когда его изредка освещала улыбка, изящно приподнимавшая губу с одной стороны. Это было явное преимущество, за которое Адамберг когда-то его возненавидел[2]и которое привело их к губительному противостоянию. Сейчас оба почти вытравили из памяти остатки былой вражды. Комиссар обхватил неподвижного голубя и приподнял, а в это время Вейренк размеренно шагал к нему: сзади шла маленькая, невесомая женщина, дыхание которой немного участилось. В сущности, она так старалась не привлекать к себе внимания, что Адамберг, пожалуй, и не заметил бы ее, если бы не цветастая блузка, обрисовывавшая ее фигуру. Быть может, без блузки она становилась невидимкой.
— Какой-то сукин сын связал ему лапы, — сказал комиссар, разглядывая перепачканную птицу.
— Вы и голубями занимаетесь? — без тени иронии спросила женщина. — Я тут видела стаю голубей, от них столько грязи.
— Но это не стая, — резко сказал Адамберг, — это просто голубь, один-единственный. Не совсем то же самое.
— Да, конечно, — согласилась женщина.
А она отзывчивая и в конечном счете сговорчивая. Может, он ошибся и ее не найдут с хлебным мякишем в горле. Может, она вовсе не патологическая склочница. Может, у нее и правда самые настоящие неприятности.
— Вы, значит, голубей любите? — спросила женщина.
Адамберг поднял на нее свои подернутые туманом глаза.
Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 96
