Вот это и рассказал он дракону, довольно бессвязно и с бесконечными остановками. Дракон слушал и молчал.
А холод тем временем добрался до подмышек. Почувствовав, что холодеют и плечи, Вилл содрогнулся.
— Ну пожалуйста, — взмолился он. — Господин дракон… твой лед подбирается к моей груди. Если он коснется сердца, я, наверное, умру.
— Хмм? Да, я немного задумался.
Кресло убрало свои иглы, руки Вилла все еще оставались онемевшими и безжизненными, но холод больше никуда не полз. А потом его пальцы начало слегка покалывать — первое обещание того, что чувствительность к ним в конце концов вернется.
Люк с шипением открылся.
— Теперь ты можешь уйти.
Вилл не столько вышел, сколько вывалился на забытый его глазами свет.
Всю следующую неделю, а то и дольше над деревней висело тревожное ожидание. Но так как дракон никак себя не проявлял и ничего страшного не случалось, деревенская жизнь мало-помалу вернулась в привычную, веками наезженную колею. Впрочем, одно отличие было: главная площадь погрузилась в полную глухую немоту. Люди на ней больше не появлялись, а все окна, на нее выходившие, были плотно закрыты ставнями.
Как-то раз Вилл и Пак Ягодник проверяли в лесу свои силки на кроликов и жирафов (последний жираф был пойман в Авалоне боги уж знают сколько лет назад, но они не теряли надежды), и тут на тропинке показался Точильщик Ножниц. Пыхтя и отдуваясь, он тащил в охапке что-то большое, жарко блестевшее и, как видно, тяжелое.
— Эй ты, жиряга кривоногий! — крикнул Вилл, только что закончивший связывать за задние лапы двух кроликов, чтобы перекинуть их через плечо. — Где ты спер такую штуку? И что это вообще такое?
— Не знаю, ребята, само с неба упало.
— Врешь ты все! — фыркнул Пак.
Мальчики затанцевали вокруг толстого недотепы, пытаясь выхватить у него золотую (а как же иначе?) штуку. Она была похожа отчасти на корону, а отчасти на птичью клетку. Желтый металл ее прутьев и перекладин сверкал как надраенный, она была сплошь расписана черными рунами, каких в их деревне отродясь не видали.
— Зуб даю, это яйцо птицы Рух, а то и феникса! — сказал Пак.
— Куда ты ее тащишь? — перебил дружка Вилл.
— В кузницу. Может, они смогут сковать из нее что-нибудь полезное. — Точильщик Ножниц, так и продолжавший идти к деревне, оттолкнул чрезмерно разыгравшегося Пака, чуть не выпустив при этом свою добычу. — Может, они дадут мне за нее пенни, а то и все три.
Ромашковая Дженни вынырнула из цветов, густо росших на опушке за свалкой, а как только завидела золотую штуку, помчалась, тряся своими тощими косицами, прямо к ней с отчаянным криком:
— Это-мне-это-мне-это-мне!
Словно ниоткуда появились две вредные дразнючие девчонки и мальчишка, постоянно лазавший по крышам. Подручный Плавильщика с грохотом выронил охапку собранного на свалке металлолома и присоединился к общему веселью, так что к тому времени, когда Луговая тропинка перешла в Грязную улицу, пунцовый от злости, отчаянно ругающийся Точильщик уже из последних сил отбивался от облепивших его детей.
— Вилл, бездельник ты несчастный!
Повернувшись, Вилл увидел, что к ним идет его тетка, Слепая Энна. В руках у нее были два ивовых прута, очищенных от коры, и вот этими прутьями, словно длинными белыми усами, она ощупывала на пути своем землю. Ее лицо не предвещало ничего хорошего. Вилл попятился. Ему очень хотелось бы убежать, однако весь его долгий опыт говорил, что в этом нет никакого смысла.
— Тетя… — начал он неуверенно.
— Ну что, «тетя, тетя», — передразнила его Слепая Энна. — Жабы не закопаны, крыльцо сто лет не мыто, а этот оболтус тут прохлаждается. Ну почему, когда нужно работать, тебя непременно нет дома?
Она взяла его под руку и потащила к дому, все так же ощупывая дорогу своими прутьями.
А Точильщик Ножниц был настолько зол на детей, что совсем забылся и позволил своим ногам направиться старым привычным путем — через главную площадь, а не в обход. В первый раз с того времени, как в деревню приполз дракон, умолкшую было площадь огласили звонкие детские голоса.
Вилл, которого тетка уводила в другую сторону, с завистью оглядывался на своих резвящихся друзей.
Желая прояснить причину столь неожиданного шума, дракон приоткрыл один глаз и тут же встревоженно вскинул голову. И громогласно скомандовал:
— Брось это!
Точильщик Ножниц послушно разжал руки. Непонятное устройство взорвалось.
Магия представляется воображению чем-то привлекательным, великолепным, но на практике она ужаснее всего, что может нарисовать воображение. Бесконечно долгий момент ошеломления и смятения оставил Вилла лежащим навзничь на утоптанной, твердой, как камень, уличной земле. В ушах у него стоял звон, все тело онемело. Рядом с его головой мелькали чьи-то ноги — какие-то люди куда-то бежали. И кто-то стукал его палкой. Нет, двумя палками.
Он кое-как сел, и конец одной из палок чуть не угодил ему в глаз. Он поймал эту палку двумя руками, дернул ее и обиженно завопил:
— Тетя, ты что?!
Слепая Энна пыталась выдернуть у него свою палку, продолжая при этом размахивать второй.
— Да перестань же ты, тетя!
Но она, конечно же, ничего не слышала, он и сам-то себя почти не слышал, так звенело в ушах. Он встал на ноги и плотно обхватил тетку руками. Тетка отчаянно вырывалась, и только тут Вилл запоздало обнаружил, что она ничуть не выше его. Да когда же это произошло? Когда его привезли в деревню, он был хорошо если ей по пояс.
— Тетя Энна! — крикнул он ей прямо в ухо. — Это я, Вилл, я здесь и никуда не подевался.
— Вилл. — Теткины глаза наполнились слезами. — Ты никчемный, непоседливый мальчишка. Ну где ты гуляешь, когда дома полным-полно дел?
За ее спиной он увидел площадь, сплошь исполосованную чем-то черным и чем-то красным. А длинные штуки, валявшиеся на ней, были очень похожи на трупы. Вилл сморгнул и присмотрелся получше. И еще на площади было много людей, и люди эти наклонялись над мертвыми телами. Что-то с ними делали. У некоторых лица были вскинуты к небу, словно люди эти отчаянно голосили. Только он их, конечно, не слышал из-за звона в ушах.
— Тетя, я поймал двух кроликов! — крикнул он тетке в ухо, чтобы та услышала. Кролики, по счастью, никуда не пропали, так и висели у него на плече. А ведь могли бы — в такой-то неразберихе. — Вот нам и будет чем пообедать.
— Это хорошо, — сказала тетка. — Пока ты моешь крыльцо, я их как раз и разделаю.
Чтобы выкинуть из головы страшные мысли, Слепая Энна занялась домашними делами. Она тщательно обмела потолок и выскребла пол. Она заставила Вилла до блеска начистить все ножи и вилки. Затем вся мебель была разобрана, вычищена и собрана снова. Половики потребовалось не просто постирать, но даже прокипятить. Маленькую филигранную шкатулку с ее сердцем потребовалось достать из буфета, где она всегда стояла, и запрятать в самую глубь кладовки. Список необходимых работ не имел, казалось, конца. Весь день до глубокой темноты тетка не давала ни себе, ни Виллу ни секунды продыху. Иногда он вспоминал о погибших друзьях и начинал плакать, и тогда Слепая Энна ковыляла к нему и стукала палкой, чтобы перестал. А перестав плакать, он уже больше ничего не чувствовал. А не чувствуя ничего, он чувствовал себя каким-то чудовищем из-за того, что ребята же умерли, а он ничего не чувствует. Думая об этом, он снова начинал плакать, но теперь прятал лицо в рукав, чтобы заглушить всхлипы, чтобы тетка не услышала и не начала снова бить.
