Так и есть, зуб заныл от горячего чаю.
— Юр, у тебя есть какие-нибудь анальгетики? Зуб болит.
— Конечно, на любой вкус. Выбирай. А вообще-то анальгетики — не панацея, зубы лечить надо.
— Я боюсь, — прохныкала я, запивая таблетку.
— Ну-ну, смотри: те, кто боятся стоматологов, потом дружат с протезистами. Как эксгумировали-то?
— Да, Юрочка, мы труп привезли, но не один.
— А сколько?
— В гробу два трупа оказалось…
— Ты шутишь?! — Юра резко обернулся от шкафа, куда прятал аптечку. — Пошли, посмотрим!
Он вытащил меня из кабинета, и мы почти побежали по длинному коридору; на бегу Юра, не оборачиваясь, отрывисто уточнял у меня:
— Старушку от нас хоронили? В закрытом гробу? Кто забирал — родственники? Какая смена дежурила?
Я, запыхавшись, отвечала:
— Ну, ты многого от меня хочешь! Меня тоже интересует, какая смена дежурила, это к тебе вопрос…
Наконец мы добежали до объекта, Юра подозвал санитара, велел открыть гроб, и мы, склонившись, уставились на два тела.
— Точно, два! — наконец промолвил завморгом. — Давайте быстренько бабушку в первую секционную, Груздеву, а этого я сам осмотрю и вскрою, — распорядился он.
— С кого начнем? — обернулся он ко мне.
Хороший вопрос. Мне бы надо поприсутствовать и там и сям, но со старушкой Петренко все более или менее ясно, поэтому любопытство пересилило.
— Пусть Груздев спокойно вскрывает, а я пойду с тобой второго осматривать. Он у нас голенький, осмотрим быстро…
«Подкидыш», как я уже мысленно окрестила найденного покойника, действительно был без одежды; тление уже коснулось тела, но было видно, что труп мужской, и мужчина этот был не стар.
— Лет тридцать-тридцать пять, — определил Юра, — европеец, правильного телосложения, умеренного питания, на бедрах кожные покровы повреждены…
— Съедены? — уточнила я.
— Да нет, — медленно ответил Юра, внимательно разглядывая тело, распростертое на секционном столе, водя по нему пальцами в резиновых перчатках, что-то подцепляя скальпелем. — Похоже, кожу снимали острым инструментом…
— Пытали, что ли?
— Черт его знает, — так же медленно говорил Юра, не отрываясь от своего занятия. — Может, татуировки срезали…
— А что, у нас на бедрах татуируют?
— Не помню, посмотри справочник… Хотя не обольщайся, сейчас с этими салонами «татту» полно и несудимых идиотов, разрисованных без всякого : смысла.
Я вздохнула: да уж, раньше татуировка на теле покойного могла сказать, и за что клиент судился, и в каком возрасте, и сколько ходок, и даже где срок отбывал, а эта западная мода нам все карты спутала…
— А пальцы? — с надеждой спросила я, заглядывая в глаза эксперту. — Есть шансы откатать, а, Юр?
Юра отвлекся от ног трупа и обратил внимание на руки; осмотрев пальцы, он удовлетворенно кивнул:
— Да, пальчики нормальные, немножко кисти в растворе полежат, и сделаем отпечатки.
Но больше нам наружный осмотр ничего не дал. Ни шрамов, ни родимых пятен на теле не было; уродствами покойный при жизни тоже не страдал, пальцев на ногах и руках было по пять, не больше, хвоста не росло, голова была одна.
— А зубы, Юра?
— Зубы, Машка, отличные, тебе бы такие! Вот смотри, во-первых, все в наличии, а тебе, поди, уже больше удалили, чем оставили! А кроме того, ни одной пломбочки! Соответственно и кариеса ни одного. Ему надо было в рекламе пасты «Маклинз» сниматься, в роли бабушки. И от чего же, интересно, этот здоровячок откинулся во цвете лет? — приговаривал Юра, приступая к вскрытию.
Ну, а я на период этих неприятных манипуляций отпросилась к Груздеву, посмотреть, что там со старушкой Петренко; сколько я при вскрытиях ни присутствовала, до сих пор не могу привыкнуть к звуку распиливаемого черепа и разрезаемых полостей тела, в котором когда-то обитала человеческая душа.
— Напрасно, — сказал Юра, — пропускаешь самое интересное. Не хочешь заняться сравнительной патанатомией? Вот американцы, например, шею при вскрытии не трогают, надрез делают полукругом на груди, и органы шеи открывают, подняв кожу. И знаешь, для чего? Для того, видите ли, чтобы когда труп оденут и положат в гроб, не было заметно, что его вскрывали. Дикие люди… А мы без фокусов — разрез продольный, от подбородка, а потом зашиваем через край, нам нечего скрывать от родного : коллектива. Трудно, что ли, потом на покойнике воротничок застегнуть на верхнюю пуговицу? — он произвел этот самый продольный разрез, и я отвернулась.
— Иди-иди, слабонервная, — кивнул мне Юра, — я себя в твоем присутствии чувствую Джеком-Потрошителем.
— Скромнее надо быть, — сказала я уже из коридора.
Со старушкой Петренко все обстояло надлежащим образом; неторопливый Груздев показал мне и кровоизлияния в склеры глаз, и признаки полнокровия внутренних органов, и прочие моменты, которые укладывались в историю, рассказанную незадачливым племянником.
Сидеть ему, болезному, лет десять, несмотря на явку с повинной. Наши суды ах как любят чистосердечные признания. Как сказал мне один из моих подследственных в ответ на призыв рассказать все честно: да, чистосердечное признание облегчает совесть, но утяжеляет участь. Вот ежели ты отпираешься даже от очевидных фактов, семьдесят процентов судей задумаются — а может, и правда, ты жертва козней? И, чтобы не брать грех на душу, — либо дело на дослед, либо клиента на В свободу.
Когда я вернулась к Юре, черная работа была им уже сделана. Мой вопросительный взгляд он встретил своим растерянным.
— Ничего, Маша, абсолютно ничего! Так, на первый взгляд, не могу сказать, с какой стати он отдал богу душу. Все внутренние органы целы. Кроме отсутствия кое-где кожных лоскутов — но это поверхностные повреждения — все в порядке, никаких травм.
— Может, сильнодействующие или наркотики?
— Не вижу следов употребления, но химики, конечно, поработают. Нет, не понимаю: если смерть естественная, зачем было его в чужой гроб подбрасывать?
— Значит, неестественная!
В дискуссию о возможных причинах смерти ненавязчиво включился почти весь личный состав танатологического отделения; морг уже гудел, обсуждая неожиданные результаты моей деятельности.
Эксперты под благовидными предлогами — со мной поздороваться, у заведующего что-нибудь срочное выяснить — постепенно стеклись в секционную, против воли ревниво поглядывая на своего начальника в кожаном переднике и со скальпелем в руках: так ли тщательно он все проделывает, как требует того от них. Но, в общем, без злорадства, Юрочку все любят.
Пришел и мой любимый санитар, работающий в морге с незапамятных времен, — Вася Кульбин, невысокий, полненький, с круглым улыбчивым лицом, он меня помнил еще в мои стажерские времени, поэтому относился ко мне нежно-покровительственно, впрочем — без фамильярности. Мне ни Базу не довелось увидеть, как он выходит из себя, всегда и со всеми он бывал ровно доброжелателен, очень расторопен, несмотря на кажущуюся медлительность.
