Не прошло и двух недель, как письмо с помощью Елизаветы Николаевны было переведено на английский язык и отправлено в Голландию.
Глава третья ОТВЕТ МОСКВЫ
— Почта какая-нибудь есть? — спрашивала Розалинда каждый раз, когда из школы днем вбегала в магазин.
— Здравствуй, — говорили ей родители. — Ничего нет.
Это продолжалось почти две недели. В первые дни Розалинда спрашивала иначе: «Есть ли для нее письмо из России?» Мама поправляла ее:
— Не из России. Из Советского Союза. Люди, мечтающие путешествовать, должны знать правильное название страны.
Тогда Розалинда стала кричать с ходу:
— Мама, есть письмо из Советского Союза?
Если в магазине были покупатели, мама сердилась и жестом приказывала ей помолчать.
А однажды объяснила:
— Послушай, Розалинда, когда в магазине есть покупатели, не вскакивай со своими вопросами. Есть люди, которые… как бы тебе это сказать… считают не совсем правильным получение писем из Советского Союза. Эта страна не всем нравится.
Розалинда не могла понять этого. Она хотела получить объяснения. Но в этот момент забренчал колокольчик.
— Проклятый звонок! Ну почему у нее мама не такая, как все. Зачем она зарабатывает деньги? Сидела бы дома, заботилась о детях. Придешь из школы — а тебя уже ждет горячий чай. У всех друзей Розалинды были такие мамы. Вернее, почти у всех.
Но с этого дня она стала просто спрашивать:
— Есть для меня письмо?
— Нет, — отвечала мама из-за прилавка.
— Нет, — отвечал папа из мастерской.
Их квартира находилась на втором этаже, над магазином. Спросив о письме, Розалинда сразу бежала наверх — посмотреть, что там натворил без нее младший брат Вильям. Ему было девять лет. Он был крикливым и требовательным ребенком.
Он все время дразнил ее:
— У нас с папой велосипедный магазин, а не сказочный лес. Надо работать, а не путешествовать.
Он повторял за папой все, как папу… то есть, попугай.
Прошло три недели. Письма не было. Розалинда теперь его не очень-то и ждала. Она просто по привычке узнавала:
— Почта есть? — все равно как бы она спрашивала: «Как дела?»
Она даже начала думать, что ничего не выйдет из этой переписки. А папа, который чинил велосипеды черными, как уголь, руками, часто толковал ей:
— Советский Союз — огромная-преогромная страна. И там твое письмо может легко затеряться. Это во-первых. Но есть еще кое-что. У них другая система жизни. Они думают так же, но по-другому. Может быть, они не пропустят твое письмо через границу, чтобы ты не влияла на мысли их детей.
Розалинда слушала с удивлением. Этих русских директоров школ ведь пропустили через границу. Этот Питр Окунков даже сам просил написать письма русским ребятам.
— Папа, — говорила она. — Я ничего не понимаю.
Отец только разводил руками и отвечал:
— Это очень сложно даже для взрослых.
Началась пятая неделя, а письма не было. Однажды Розалинда, вернувшись из школы, как всегда спросила:
— Почта есть?
Не дожидаясь ответа, она направилась к двери наверх.
— Розалинда, подожди, пожалуйста, — сказала ей мама и побежала за ней вдогонку, несмотря на то, что у нее в магазине был покупатель, который покупал багажник к велосипеду. На ее усталом лице была улыбка: — В кухне на столе лежит письмо.
С шумом захлопнув дверь, Розалинда побежала наверх в квартиру. Она раскраснелась и никак не могла попасть ключом в замочную скважину.
Когда наконец ей удалось вставить ключ, дверь вдруг сама распахнулась ей навстречу. Розалинда увидела большую круглую грудь и поняла, кто был в квартире. Это была бабушка.
Бабушка приходила всегда в самое ненужное время и во все вмешивалась. Она придиралась к друзьям Розалинды — как они себя ведут, к обеду, который готовила мама, — невкусный, к игрушкам Вильяма — везде разбросаны, к телевизору — что же он показывает, к стиральному порошку — совсем не мылится, к конфетам — дорогие.
Папа Розалинды — сын бабушки, — пожалуй, был единственным, кто не подвергался критике.
— Здравствуй, бабушка! — сказала Розалинда и попыталась обежать бабку, чтобы попасть на кухню. Но широкая бабушка загородила ей дорогу:
— Вытри ноги. Здравствуй, Розалинда.
Она внимательно оглядела внучку:
— Опять кроссовки, опять брюки, Робби! Почему ты больше ничего не носишь? Где юбка, которую я тебе сшила? Она тебе очень идет. Или она тебе не нравится?
Розалинда глубоко вздохнула:
— Все девочки в нашем классе носят брюки.
— Вот потому, что все носят одно и то же, — сказала бабушка, — ты должна надеть что-нибудь другое. Когда мы были молодыми, мы хотели быть привлекательными, отличаться от других. А сейчас, кажется, все хотят выглядеть одинаково.
С возмущением покачав головой, она пошла на кухню ставить чайник. Розалинда осмотрела на кухне всю мебель, письма не было. Может, Вильям его стащил? Бабушка увидела, что она что-то ищет.
— Между прочим, — заметила она, — когда я поднялась наверх сегодня днем, здесь было письмо для тебя из Советского Союза. Что у тебя общего с этой страной? Какие дела тебя связывают с СССР?
Розалинда почувствовала, что она надувается как шар и вот-вот лопнет. Она стала расстегивать пуговицы на одежде.
— Это по заданию школы, — сказала девочка. — Где письмо? Я хочу посмотреть на него. Ну, бабушка, пожалуйста.
Бабушка сложила руки на груди:
— Школа организовывает переписку с Востоком!? М-да! Времена меняются. И я не уверена, что в лучшую сторону.
— Бабушка, где письмо?
— Давай сначала выпьем чаю. Между прочим, где Вильям?
Розалинда второпях обожгла язык чаем, но мужественно выпила чашку до конца.
— Бабушка, где письмо?
Бабушка встала, чтобы принести письмо, но зазвонил звонок. И она пошла открывать дверь Вильяму.
— Хочешь чаю, малыш?
Розалинда стала ждать конца чаепития Вильяма. От сердитости она сжала кулаки. Наконец, бабушка вышла и снова вернулась в гостиную:
