— Думаете, попав домой, наша маленькая ведьмочка отправилась в постельку? Как бы не так! Она всучила таксисту двадцатку и велела подождать ее возвращения. Дома она заглотила пару стаканчиков… чего там? — водки или шнапса, или… — он склонился к ней, — граппы?
— Героина, — пробормотала Рени, глаза у которой совсем слипались.
— Охотно верю, — фыркнул Джеральд и выпрямился. — А болван-таксист послушно отвез ее обратно в Пострио. Болван-лакей подогнал ей машину со всем почтением, не сомневаюсь, учитывая, сколько она дала ему чаевых, но эта почтительность стоила ему места. Она проехала целых десять кварталов, прежде чем разбила машину, врезавшись в задний бампер пустого школьного автобуса, припаркованного на Гроув-стрит.
Джеральд погрозил пальцем:
— Прямо перед Дэвис-Холлом, как раз в антракте, на глазах у двух-трех сотен известных в свете лиц, куривших сигареты футах в сорока на другой стороне улицы. Все гадали, как ей удалось так далеко заехать.
Рени звонко щелкнула пальцами, как собака щелкает зубами на надоедливую муху. Но Джеральд уже заканчивал выступление и со значением тронул меня за рукав.
— Полиция была тут как тут, и полицейские с доброй половиной друзей Рени — с курящей половиной — видели, как она выбирается из обломков, пьяная и неуместная, как Трумен Капоте на похоронах Бобби Кеннеди. Представляете?
Он отцепил от связки ключ зажигания и контроль сигнализации и показал ей.
— Каков бы ни был вопрос — напившись, его не решишь.
Рейн потянулась за ключами с тем же проворством, с каким облегчила поднос с шампанским, но Джеральд легко отдернул их и мрачно усмехнулся.
— Героин… Неплохая мысль. Он мог бы поумерить вашу активность.
Два ключа он опустил себе в карман, а остальные вернул в сумочку, которую отдал мне.
— Когда доставите ее домой, — попросил он, — скажите мужу, что ключи от машины я пришлю утром.
«А! — подумал я. — Еще и муж…»
— Я бы их отдал и вам, — мрачно добавил Джеральд, — но без них вы будете не столь беззащитны перед щупальцами ее коварства.
— Опять всплывают головоногие, — заметил я.
Джеральд не пропустил удар.
— Как правило, они держатся на большой глубине, — угрюмо кивнул он, — где им и место.
Мы, подпирая с двух сторон, направили Рени между стальными столами, вымощенными подносами с рулетиками из дыни, завернутыми в ветчину и фигурными паштетами — глазки из маслин и ресницы из петрушки, — мимо беззвучно поворачивающейся переносной телекамеры к служебному выходу из кухни. Джеральд назвал адрес на дальнем конце Бродвея, чуть восточнее Президио. Он вежливо подчеркнул, что желательно проводить Рени до самой двери и сдать на руки мужу или дворецкому, и закрыл за нами дверь раньше, чем мы спустились с порога. Он откровенно радовался, что избавился от Рени Ноулс.
Забрасывая ее сумочку на пассажирское место, я думал, что она за неделю, пожалуй, посещает три-четыре таких приема или вечеринки. Чтобы, так пьянствуя, сохранить потрясающую фигуру, надо не жалеть себя в гимнастическом зале. Ни одной лишней унции, как я заметил, усаживая ее в кабине, и к тому же теплая. Крошечная искорка энергии, быть может порочной энергии, мечущейся в поисках полезного, осмысленного или хотя бы поглощающего занятия, которому могла бы отдать силу нервов, а может, и разума. Пьяная, растрепанная, засыпающая, она еще горела. Фургон завелся. Счастливый случай приходит, когда ему вздумается. На полпути она постучала ноготком в окно, указывая на черный «БМВ», из тех грозных пантер с тонированными стеклами, турбонаддувом, низкопрофильной резиной и антенной, помимо других функций имевшей выход на джи-пи-эс. Машина на вид была новехонькой.
— Совсем как моя, — с отчаянием проговорила Рени. — Только, — она обернулась ко мне, — у моей сзади наклейка. Знаешь, что на ней? «Когда я в тебя врежусь, взгляни на меня».
Она рассмеялась.
Я старался вести машину, но все равно поглядывал на нее.
— Маленький голубой значок. Вот такой.
Она сложила треугольником большие и указательные пальцы.
— Ясно, — сказал я.
Она обернулась посмотреть в заднее окно.
— Нравится тебе моя машина?
— Вы, кажется, сказали, это не ваша.
Она обернулась и положила руку мне на плечо:
— Прошу прошения?
Я объехал ряд машин и вежливо вывернулся.
— Ключи у Джеральда. Вы же видели, он их забрал. Получите свою машину утром, когда будете в состоянии ее вести.
Она меня не слушала.
— Нет, не завтра, а сейчас. И куда-нибудь подальше. На Тахо — или в Рино. А как насчет Малибу? Палм-Спрингс?
— Отлично, — я не хотел ее раздражать. — Но давайте подождем, чтобы все фары смотрели в одну сторону. А сегодня обойдемся пикапом. Представьте, какое небывалое переживание!
Она моргнула, прижалась спиной к пассажирской дверце и стала меня рассматривать.
— Ты думаешь? Правда?
— Может, это напомнит вам студенческие годы.
— Студенческие… — она громко расхохоталась. Слишком громко. — Студентка!
— Ваш приятель не водил пикап? Вы начали прямо с «БМВ»?
— Мне было четырнадцать, — выкрикнула она. — Четырнадцать сраных лет!..
И замолчала.
— Студентка… — Она запахнула на груди жакетик. — Какого черта тебя занесло в такую компанию?
Машина вздрогнула, переехав канавку, отделявшую стоянку от улицы. Радио — оно у меня работает самопроизвольно — заиграло «Не уноси свою любовь» в исполнении Джона Колтрейна.
— Джон Пленти — мой друг и клиент, — объяснил я, уменьшив звук. — Вот я и заглянул к нему.
Она промолчала.
— Художник, знаете? Тот парень, что написал все эти картины.
Молчание. Я взглянул на нее.
— На стенах висели картины.
Она безмолвно наблюдала за мной.
— Там ведь вы на двух полотнах?
Нет ответа.
— Словом, — я пожал плечами, — я делал для них рамы.
Она сказала:
— Так это вы тот парень.
Я не знал, как это понимать, но предпочел услышать в тоне пренебрежение и замолк. Через пару минут молчания она потрогала дырку в виниловой приборной доске и спросила:
— Сколько же он у вас наездил?
— Девяносто две тысячи миль, — похвастался я, глядя на одометр, — и еще девятьсот две. Восемь лет назад я заплатил за него шестьсот долларов. И с тех пор ни одной гайки не поменял. Высокооктановый бензин, регулярная смена масла и фильтров, да еще на автострадах время от времени надо прожигать нагар.
