— Писать мы ходили все вместе, — отвечает Марк. — И возвращались тоже вместе.
— Ну хорошо, — хлопает врач его по спине. — Пожалуйста, подожди в приемном покое. Мне надо переговорить с мамой Робби, а потом подумаем, как доставить тебя домой.
Марк робко бросает на меня озабоченный взгляд и сматывается, подметая пол бахромой джинсовых штанин. Доктор Уокер закрывает за ним дверь.
— Они давно дружат? — спрашивает он.
— Чуть не с пеленок.
— Вы ему во всем доверяете?
— Да. Мы с его матерью давние подруги. Учились в университете вместе.
— Регистратор говорила, что вы врач.
— Терапевт.
— Мне знакомо ваше имя. Кажется, вы здесь работали.
Глядя на меня, он хмурится, но не враждебно, просто роется в памяти.
— Вспомнил! — щелкает он пальцами. — Я читал статью в «Эдинбургском курьере». Там написано, что вас представили к какой-то городской награде или премии.
— Да. Я работаю на общественных началах в центре реабилитации в Грассмаркете.
— Жена заметила, что у вас есть все шансы загрести эту премию.
— Очень мило с ее стороны.
— Да причем здесь мило… Она говорила о вас с восхищением. Говорила, вы творите там великие дела.
— Да что вы, я лишь винтик в команде единомышленников. Но согласна, многим юнцам мы помогли стать на путь истинный.
— Что ж, желаю получить премию, — улыбается он.
— Спасибо.
Он жестом приглашает присесть, мы садимся друг напротив друга.
— Итак, доктор Сомерс…
— Называйте меня Оливия, прошу вас, — говорю я.
— Оливия, — произносит хирург, и лицо его становится серьезным. — Ваш сын потерял сознание возле городского паба. Ему помогли друзья, особенно девушка, которая знает правила оказания первой медицинской помощи. Когда приехала «скорая», она как раз делала искусственное дыхание и закрытый массаж сердца.
— Да, Марк рассказал.
— Сюда его привезли без сознания. Мы двадцать минут вентилировали легкие, и только тогда он стал дышать самостоятельно.
— А что с головой? Он голову поранил.
— Рана неглубокая. Мы ее быстренько склеили. Заживет без проблем, но, конечно, стоит проверить, нет ли сотрясения мозга.
— Его можно будет забрать сегодня?
— Осложнений мы не ожидаем, но пусть полежит до завтра, где-то до обеда, в токсикологическом отделении. За ним надо еще немного понаблюдать.
— Но Марк утверждает, что они ничего такого не употребляли. Может, он потерял сознание от выпивки?
— Оливия, — заглядывает он мне в глаза, — лично у меня нет никаких сомнений в том, что ваш сын принял наркотик. Скорее всего, оксибутират натрия.
— Оксибутират?
Работая в центре реабилитации, я узнала, что на улицах Эдинбурга достать бутират проще простого.
— Вы уверены?
— Стандартных тестов на наркотики мы здесь не делаем, но его поведение после обморока согласуется с типичными симптомами передозировки оксибутирата натрия. Не сомневаюсь, вам знакома картина: в отделение экстренной помощи привозят пациента с явной передозировкой, делают внутривенное вливание, готовят к обследованию на томографе, а он вдруг выдергивает трубку и пытается слезть с каталки.
— Я не верю… То есть я хочу сказать…
— Он не первый подросток, хвативший лишку.
— Но Робби не употребляет наркотики. — (Доктор Уокер приподнимает брови.) — Да, Марк рассказал, что они, бывает, покуривают, что выпивают не по годам много, но такое? — Я сжимаю челюсти, пытаюсь сглотнуть, но ничего не выходит. — Не верю, что он настолько глуп.
— От алкоголя и марихуаны до так называемых рекреационных препаратов один шаг, — устало пожимает плечами доктор Уокер. — И боюсь, этот шаг уже сделан.
— Но это совсем не в его стиле.
Тело мое вдруг оседает на стуле, но голова продолжает работать, перебирая возможности и вероятности того, что Робби принимал оксибутират. Я не из тех клуш, что во всем готовы защищать своего ребенка, и не слепая: вижу, каким искушениям подвергаются подростки, но все равно убеждена, что Робби не способен так глупо рисковать жизнью и здоровьем. Когда мы с Филом разошлись, он очень переживал, разуверился в себе, но до такого безрассудства никогда не доходило. Он прекрасно отдает себе отчет в том, что каждый поступок имеет последствия. Да, сын не делится со мной всем, что происходит в его жизни, но он и не скрытен, совсем не скрытен. Если бы он пошел по кривой дорожке, вряд ли я не заметила бы.
— Может, он принял наркотик случайно, — пытаюсь я найти хоть какое-то объяснение. — Может, кто-то подмешал в пиво?
— Да, иногда бывает, что друзья так шутят друг над другом. — Доктор Уокер покачивает головой, словно размышляет над этим вариантом. — Но, боюсь, гораздо более вероятно, что наркотик он принял сам.
Глаза щиплет, я моргаю, пытаясь унять слезы. Доктор Уокер как может мягко поворачивает меня лицом к фактам и убеждает в том, что я совсем не знаю, на какие поступки способен мой сын… У него своя жизнь, он вполне самостоятельно принимает решения. Как терапевт, я сама не раз говорила родителям подобные вещи. У нас в центре я занимаюсь тем, что провожу короткий, всего в нескольких недель, курс лечения молодых людей, попавших в наркотический штопор и решивших взяться за ум.
Но чтобы мой Робби! Никак не могу поверить. У него крепкий стержень, голова на плечах и хватает здравомыслия.
Доктор Уокер передает мне салфетку. Я вытираю щеки, потом комкаю в руке влажную бумагу.
— Главное, он жив и скоро поправится, — произношу я вслух, громко и уверенно, чтобы, услышав собственный голос, самой в это поверить.
— Давайте позвоним кому-нибудь из ваших друзей, пусть приедут, вам будет легче.
— Час назад я звонила отцу Робби, моему бывшему мужу, — качаю головой я. — Оставила ему сообщение. А так… Уже поздно, все спят, не вытаскивать же их из постели. — Выпрямляюсь и встаю. — Я в порядке. Все-таки это для меня потрясение. Ничего, как-нибудь справлюсь. — Напускаю на себя деловой вид, складываю руки на груди. — Что теперь?
— Можете повидаться с Робби. Он еще довольно слаб, но говорить в состоянии.
Хирург открывает передо мной дверь, ведет по коридору. Подходим к одной из процедурных, доктор Уокер отдергивает занавеску. Робби лежит на каталке на боку. На нем больничное белье, до пояса укрыт простыней. Мальчик он у меня долговязый, худущий, руки да ноги, все никак не поправится, хотя ест за троих. Ступни торчат, свисая с каталки, вижу, что носки на нем разные.
Доктор Уокер подвигает мне стул. Благодарю и сажусь.
— Пока оставлю вас вдвоем, — говорит он и задергивает за собой занавески.
