– Я вчера и не был сам по себе. Ты была рядом, через лестничную площадку.
– Да я вовсе не об этом.
Была у него тут одна женщина – лет тридцати, живая, привлекательная. Официантка из кафе в Сеннен-Коув. Элдер иногда заговаривал с ней, не часто. Прошло несколько месяцев, прежде чем он пригласил ее съездить вместе в Пензанс, в кино; они поужинали в ресторане, кормили там очень средне, музыка орала слишком громко. В конце концов ей надоело терпеть его молчание, его нежелание поделиться с ней подробностями своей прежней жизни – он держал их взаперти от нее. «Если уж я все время пребываю вроде как в одиночестве, – сказала она тогда, – то с таким же успехом могу оставаться сама по себе».
Он видел ее пару раз с тех пор – она смеялась, прижимаясь к какому-то рыбаку, седому, с обветренным лицом. Счастливая и довольная, как ему тогда показалось.
– Можешь дать брачное объявление. – На лице Кэтрин играла улыбка. – «Бывший полицейский, возраст – за пятьдесят, отлично управляется с наручниками. Ищет женщину для совместного проживания. Фото желательно».
Элдер рассмеялся:
– Ну спасибо! Думаешь, я уже дошел до такого состояния?
Резко остановившись, она изучающе посмотрела на него – морщины на лице, выцветшие синие глаза.
– Вероятно, еще нет.
Когда они вернулись в коттедж, он разделся, улегся обратно в постель и проспал до девяти с минутами, проснувшись от звуков радио, запаха кофе и горячих тостов с маслом.
Все остальное время, пока Кэтрин жила у него, о ночном кошмаре больше не говорили, да он и не повторялся. Они вместе посетили галерею Тейт в Сент-Айвсе – Элдера больше поразило само здание, то, как его стеклянный по большей части фронтон повторяет изгиб береговой линии залива, чем произведения искусства, что в нем хранились. На мысе Корнуолл они забрались на самую высокую точку и любовались оттуда тюленями, глянцево блестевшими среди волн. Три часа, потраченные на выход в море на маленькой рыбачьей лодке, принесли им тощую макрель и пару крабов. Они бродили по полям, добираясь до Зеннора, гуляли по прибрежной дороге – и на запад, и на восток; закусывали по пути мясными пирогами, жареной треской с картофельными чипсами, пили чай со сливками. В саду Скульптур Барбары Хепуорт[7]они сидели в белых креслах, щуря глаза на ярком солнце, а когда на колени Элдеру вспрыгнул котенок, он, вместо того чтобы согнать его, позволил ему устроиться поудобнее, и тот свернул хвостик кренделем и лапкой прикрыл глаза.
В последний вечер Элдер повел Кэтрин в прибрежное кафе в Портминстере, а после ужина они побродили по песчаному пляжу.
– Как дела дома? – спросил Элдер. Если не считать мужчины, выгуливавшего собаку, и молодого человека в легком водолазном костюме, отчаянно пытавшегося не упустить отлив, пляж был в их полном распоряжении.
– Да вроде все нормально.
– А Мартин? Как ты с ним?
Мартин Майлз владел магазином одежды на Кингз-роуд в Лондоне, еще одним – в Кенсингтоне, сетью салонов-парикмахерских под вывеской «Стрижка-укладка» с отделениями в Лондоне, Челтнеме, Дерби и Ноттингеме. Когда Элдер и Джоан на седьмом году своего брака переехали из Линкольншира в Лондон, Джоан устроилась в один из салонов Майлза стилистом. Год спустя, когда Элдер никак не мог обжиться в столичной полиции, а в его отношениях с женой начался скверный период, у Джоан с Майлзом был короткий роман. Когда это открылось, Элдер и Джоан, обсудив положение и выяснив отношения, решили все забыть. Элдер предложил жене сменить место работы, найти себе другого босса, но Джоан не согласилась. «Мне нужно видеть его каждый день и всегда помнить, что он мне больше не нужен, а вовсе не уходить и потом не знать, так это или нет».
Восемь лет спустя, когда Кэтрин уже переходила в среднюю школу, Джоан предложили место менеджера в новом салоне, который Майлз открыл в Ноттингеме. Они снова переехали. Устроились, обжились. Кэтрин очень понравилась новая школа. Элдер относительно легко освоился в отделе по расследованию особо тяжких преступлений. Иной раз человек ничего не замечает до самого последнего момента, когда уже поздно что-либо предпринимать.
– Я опять с ним виделась. С Мартином. Прости, Фрэнк, но я…
– Виделась с ним?
– Да, я…
– Спала с ним?
– Да. Фрэнк, прости, я…
– И давно это у вас?
– Фрэнк…
– Давно ты с ним спишь?
– Фрэнк, пожалуйста…
Элдер расплескал виски, залив себе руку и брюки.
– Давно, мать твою?!
– Ох, Фрэнк!.. Фрэнк… – Из глаз Джоан текли слезы, дыхание было прерывистым, с лица сошли все краски. – По сути дела, мы никогда не переставали…
Пляж теперь был в их полном распоряжении, его и Кэтрин, и их сопровождал тихий плеск волн медленно начинающегося прилива.
– Выпьем еще кофе, прежде чем пойдем назад? – предложил Элдер.
– Я лучше не буду. Мне завтра рано вставать.
К тому времени, когда они вернулись в коттедж, небо уже было серым и начинало чернеть. Несколько минут они стояли снаружи, молча глядя на звезды. Кэтрин уже собрала свой рюкзак, он стоял у подножия лестницы.
– Спокойной ночи, пап.
Прижав к себе, он поцеловал ее в волосы, потом в щеку.
– Хорошо, что ты приехала.
– Да. Хорошо было.
Потом он стоял в своей маленькой кухне – в руке стакан с виски, а вокруг лампы пляшут мотыльки – и слушал, как она ходит наверху. Потом тишина. Когда они с Джоан разъехались, он очень старался как-то подбодрить дочь, не желая, чтобы та стала воображать, что в этом есть и ее вина.
«Я люблю тебя, Кэт, – сказал он ей тогда. – Ты ведь знаешь это, да?» А она посмотрела на него и грустно улыбнулась: «Знаю, но это не имеет никакого значения, не так ли?» «О чем ты говоришь? Конечно, имеет!» – «Нет. Все дело в маме. Тебе нужно было больше ее любить».
Элдер проглотил остатки виски и сполоснул стакан; эту ночь он провел внизу, в кресле, накрыв ноги одеялом. Быстрый завтрак еще до семи утра, потом езда через гранитный хребет полуострова в Пензанс. Поезд стоял у перрона, все двери настежь. Быстрое объятие, и она отвернулась.
– Ты еще приедешь ко мне?
– Конечно.
Взмах руки, крик кондуктора, лицо Кэтрин в окне, белесое, смазанное. И Элдер, на самом краю платформы, машет рукой, рывок и отход поезда отзываются во всем теле острой болью, реальной, как от удара, а поезд уже исчезает вдали…
4
Хозяин ближайшего к дому Элдера бара был известен своей грубостью и бестактностью, однако Элдер довольно часто показывался у него, чтобы заслужить не самое презрительное к себе отношение.
