Сигарета догорела, я придавил окурок, скрепя сердце расстался с тахтой и пошел вниз, звонить. Маура тут же ответила.
– Это Николас, – сказал я.
– Ну?
– Что – «ну?» – раздраженно буркнул я.
Она чмокнула меня в трубку и спросила:
– Ну, как это было? Ты с ним говорил?
– Ага.
– Ты рано ушел. Я решила, что ты с ним поругался.
Миссис Нолан вышла из своего закутка, и, решив, что с таким же успехом можно изложить все обеим политическим партиям сразу, я быстро сказал:
– Слушай, Маура, мне пришлось уплатить за машину, и теперь на всю неделю – ни шиллинга. Я не смогу принести бутылку.
– Ну, притащи бутылку пива, Николас. Там у них еще с прошлого раза полно.
– И на пиво тоже нет, – громко сказал я. – У меня нечем платить за квартиру. Придется парочку дней поскучать без ленча. Так что сегодня мне вообще нечего туда соваться.
Маура вроде усекла, что это рассчитано на чужие уши, и сказала:
– А ты купи и запиши на мой счет.
– Да не стоит.
– Хорошо, тогда встретимся прямо там. А все-таки, что же он тебе сказал?
– Ладно. Пока. – И я быстренько повесил трубку. В любом деле главное – быстрота.
Миссис Нолан слушала, стоя у меня за спиной.
– Поражаюсь, как после таких грубостей ваша барышня вообще соглашается с вами встречаться! – сказала она.
– Я очень нервничаю из-за денег, миссис Нолан! – бледно улыбаясь, ответил я.
– Да уж вижу, что на этой неделе мне платы не видать! – сказала она своим особенным тоном, в котором звучала шутливая угроза.
– Вы же знаете, миссис Нолан, что у меня и в мыслях нет подводить вас с квартирной платой! – решительно возразил я. – Я уж как-нибудь выкручусь…
– Да разве я про вас, чудак вы этакий? Это я про других. Только вы им не рассказывайте, а то и они побегут машины покупать. – Она шутливо подтолкнула меня плечом в знак того, что ничего такого не имеет в виду. – И обязательно идите на свою вечеринку, а то вдруг кто-нибудь уведет вашу подружку! Уж тут-то мы загрустим, правда ведь? У меня завалялась бутылочка портвейна, можете ее взять.
Я пошел за ней на кухню и соблаговолил взять бутылку английского портвейна, которую она вынула для меня из холодильника. У нее всегда была заначка в этом странном месте.
– А пока не убегайте далека. Через десять минут ужин. По случаю пятницы у меня для вас отличная рыбка, такая, как вам готовила ваша мама. – Она повторяла это каждую пятницу, и я никогда не понимал, о чем она говорит.
3
Чтобы сэкономить на бензине, я отправился на эту тусовку пешком, и пока шел, все думал, что же сказать Мауре. Мне было двадцать четыре, а ей – двадцать один, и ничего такого серьезного у нас с ней не было. Но в последние недели появилось и стало расти ощущение, что сделай я усилие в делах, связанных с Хрюном или с Белой или вообще с миром бизнеса, то есть начни я как-то над собой работать – и можно будет подумать о серьезном.
Это будило во мне жуткие комплексы. Я, как мог, старался показать себя с наилучшей стороны и, затаив дыхание, отмечал каждый дюйм своего продвижения. И вроде бы все потихоньку налаживалось.
Под рев патефона я вошел в калитку. Парень, у которого была тусовка, открыл мне дверь и заорал:
– Ники собственной персоной! Двигай сюда, гроза народов!
Никто, кроме него, не называл меня Ники, меня воротило и от этого прозвища, и от него самого. Его звали Вал, он занимался кинорекламой и жил со стареющей моделью по имени Одри. В их обществе я всегда чувствовал себя отвратно.
– А это еще что? – загоготал он, указывая на бутылку, которую я мрачно сжимал в руке. – О господи, да он никак портвейн приволок! Ну, ты прям аристократ из Сити! Что, боишься с ним расстаться? Да лей его прямо в чан, чувачок! И себе черпани стакашек. Возьми там, на кухне! – трещал он, а в дверь уже снова звонили.
Я выполнил указание, и когда вошел в гостиную, он уже представлял двух очередных гостей. Он сделал паузу, чтобы привлечь внимание ко мне:
– А этот тип проскользнул так, что я даже не заметил. Не унывай, Ники! Борис Карлов вот-вот врежет дуба!
Он всегда называл дядю Белу этим прозвищем – предполагалось, что это должно вызывать смех. А я ему подыгрывал и теперь сделал то же самое, закричав надтреснутым голосом:
– Тогда рад будешь, что со мной знаком!
Я видел, что Маура куксится в другом конце гостиной – шутки по поводу дяди Белы ей претили. А потому я расположился так, чтобы с ней не встречаться. И ловко лавируя, умудрился продержаться на расстоянии от нее целый вечер; когда уже перед уходом мы встретились в прихожей, она была просто в ярости.
Я вел ее под руку через темную площадь, и губы у нее были сжаты в ниточку.
– Значит, никакой прибавки тебе не видать, да?
– Мы с ним снова поговорим, на той неделе…
– И тебя это устраивает, так ведь?
Темная скамейка, на которой при хорошем раскладе я бы мог кое-чего добиться, была от нас ярдах в пятидесяти.
– Он сказал, что подумает, – туманно промямлил я. – Он не отрицает, что я не просто так… То есть, можно сказать, перспектива есть.
– Ты на участие в прибылях намекнул?
– Конечно! – твердо ответил я.
Светлое пятно ее лица повернулось ко мне в темноте, но она не промолвила ни слова.
Мы уже сидели на скамейке.
– Может, малость погреемся? – неуклюже предложил я.
– Давай лучше не будем, Николас. Я сегодня жутко устала.
– А-а…
– У меня весь день голова трещала, и все из-за тебя. Не возражаешь, если я пойду спать?
– Нет. Да… – глупо забормотал я.
Ее рука легко коснулась моего лица:
– Ну хочешь, посидим, выкурим по сигаретке?
– Да нет, иди лучше спать. А то ты сегодня и правда была какая-то жеваная.
– Это точно! – едко ответила она.
– Давай провожу тебя до подъезда.
Остаток пути мы прошли в молчании.
– Спокойной ночи, Николас, – сказала она, когда мы дошли до ее дома.
– Спокойной ночи.
– До воскресенья.
«Это если тебе повезет!» – храбро подумал я, шагая обратно. А сам знал, что в воскресенье снова захочу ее увидеть.
Дойдя до дома, я набросил чехол на машину, вошел в парадную, взлетел на три марша вверх, разделся и залез в постель, чувствуя себя так паршиво, как не чувствовал давным-давно. Я стал представлять, что сижу за рулем, а мимо мелькают пронизанные солнцем дороги, сверкает море, и сам я свободен как птица… Но только это не я, а кто-то совсем другой…
