— Один? — и, не дожидаясь ответа, толкнул дверь в кабинет.
Валерий Павлович оторвался от бумаг, которые листал с самым сосредоточенным видом.
— Сергей Михайлович? Что случилось? Вы по какому…
Сергей плотно закрыл за собой дверь и сел напротив директора.
— По делу, Валера. Давай без официоза.
Директор пожал плечами. В конце концов, всю жизнь они и были на «ты», во всяком случае, с самого первого курса герценовского института.
— Ну что ж, заезжих гостей и наших лоботрясов здесь нет, давай без официоза. Так что там у тебя, Сергей?
— У нас, Валера. Боюсь, что у нас.
Директор приподнял брови. Помолчал, внимательно разглядывая собеседника.
— Выкладывай.
Он слушал рассказ Телешова, не перебивая. Выслушав до конца, помолчал, зачем-то достал из стакана на столе карандаш, задумчиво повертел его в руке, поставил на место. И, вздохнув, посмотрел на собеседника:
— Сережа… Ответь мне, пожалуйста, на один вопрос. Только честно. Ты… снова в «развязке»?
Вопрос был не праздным. В последние годы Сергей действительно прилично выпивал, в школе, правда, всегда появляясь трезвым как стеклышко. Завязал он начисто лишь месяца четыре назад, когда врачи обнаружили у него болезнь, с которой, как считалось, покончено давно — туберкулез. С учениками работать ему, естественно, было нельзя, из преподавателей пришлось уйти, но директор по старой дружбе устроил на сторожевую работу — хоть какая-то приплата к временной пенсии. А набор медикаментов, который Сергею через день вливали в вену, в проспиртованную кровь вводить было бессмысленно.
Телешов тоже помолчал, не отводя взгляда. Потом спокойно произнес:
— Нет. Не в «развязке».
Директор встал и подошел к окну. Не поворачиваясь, он негромко сказал:
— Хорошо. Тогда объясни, чего ты от меня ждешь?
Этот простой вопрос, казалось, застал Сергея врасплох.
— Что я, по-твоему, в данном случае должен сделать? Созвать общее родительское собрание? — Валерий Павлович по-прежнему смотрел в окно. — Отменить занятия во вторую смену? Младшие классы на принудительные каникулы? Или вообще школу закрыть — как тебе такой вариант?
Он повернулся к Сергею. Тот по-прежнему молчал. Сейчас и ему самому собственный рассказ представлялся какой-то дурацкой вспышкой истерического страха. С другой стороны, он ведь действительно видел…
— Кстати, говоря, что ты сам-то видел? — словно читая его мысли, спросил директор.
— Я уже сказал. Труп.
— Труп. В наше развеселое время не столь уж редкая находка. В любом районе. А прочие ужасы? Это ведь все со слов пьянчужек местных, которым и без трупов чертики за каждым углом мерещатся.
Телешов пожал плечами.
— Один из них мужик вполне еще…
Валерий Павлович перебил его:
— Вчера был «вполне еще», сегодня «вполне уже». У них этот процесс происходит быстро. И, кроме всего прочего, ты не забыл, в каком городе мы с тобой живем? Как, то есть, город этот называется? Дели? Бангкок? Или хотя бы Ашхабад?
— К чему ты клонишь?
— Да к тому, что Питер это — понимаешь? Град Петров — на самой шестидесятой параллели! Какие здесь к чертовой бабуле змеи, да еще чуть ли не людоедской какой-то породы? Я здесь и ящерку, по-моему, ни разу не видел.
Директор махнул рукой.
— Конечно, неприятная история с этим твоим… как его? Ромео? Страшная история. Но я пока не вижу, каким таким боком она к нашей школе относится.
Сергей понимал, что старый его друг прав на все сто процентов. Но виденное и слышанное там, на «зеленке», все-таки не давало покоя. Бред, сказка, фантастика — но какая-то пугающая тайна во всем этом была. Ведь тело Ромео — а, главное, состояние, в котором оно находилось — галлюцинацией не было.
— Спорить трудно, Валера. Дай-то Бог, чтобы все одними страхами и кончилось. Но тогда другая просьба есть.
— Если без закрытия школы — валяй.
Еще будучи студентом биофака, Валера Авдеев проходил практику в Туркмении, вернувшись из которой взахлеб рассказывал о пустынях, степях, экзотических существах, населявших их — и более всего о руководителе практики, уже тогда известном и даже именитом герпетологе. Сейчас Сергей хотел, чтобы Валерий разыскал своего бывшего наставника и, если это удастся, поделился бы с Телешовым координатами спеца по рептилиям. Валерий Павлович вяло посопротивлялся, но потом все-таки сделал пару звонков, черкая что-то в блокноте, лежавшем на столе. Положив трубку, он набросал несколько цифр на отдельном листке и протянул Сергею.
— Вот. Как выяснилось, жив. Насколько здоров — не знаю, говорил я, как ты слышал, не с ним. Телефон только домашний, человек уже давно на пенсии. Звонить и рекомендовать тебя — уволь. Он и меня-то наверняка не помнит, а представлять ему по якобы важному делу то ли преподавателя литературы, то ли ночного сторожа… Так что уж, пожалуйста, без меня.
Директор усмехнулся.
— И буду рад, если все-таки дозвонишься. Старика потешишь, да и сам немножко в себя придешь.
5
Прежде, чем отправиться домой, Телешов все-таки решил еще раз заглянуть на «зеленку». Ни милицейских машин, ни «скорой помощи» уже не было. Выпивающий контингент исчез — видимо, в поисках бодрящего, чтобы залить чем-то стресс и во всех деталях обсудить происшедшее ЧП. Вездесущие бабушки, однако, еще стояли разрозненными группками, ахая, охая и перебивая одна другую. Участковый Костя был там же.
Сергей подошел ближе, на ходу кивнув участковому. Тот ответил молчаливым кивком. Тела уже не было.
— Ну и что же, товарищ старший лейтенант, увезли?
— Да ладно вам со «старшим лейтенантом», Сергей Михалыч, — буркнул участковый. Телешов улыбнулся: действительно, не так уж и давно сидел Костя Гриценко за партой в его классе.
— Ну ладно, Костя. Я из чистого уважения — ты ведь, как-никак, при исполнении. Так увезли?
— Увезли. Все сделали, как майор велел. — Участковый помолчал. — На части едва не развалился Ромео, когда в мешок укладывали…
— Так ты все-таки думаешь, что это был Ромео?
Костя посмотрел в сторону.
— Да это я так, по инерции. Все же хором: «Ромео, Ромео…» А трупом его называть… Я слово это не люблю.
— Все хором «Ромео», а ты сам как считаешь? Ромео это был или нет? Гамашу ты, скажем, поверил?
— Поверил, не поверил… Ну, допустим, поверил. В то поверил, что видели Ромео вчера…
— Я, например, его позавчера видел. И разговаривал даже.
— Ну вот. Видеть его видели. Одет труп… Одето тело было тоже, вроде, в его одежонку.
