— Стало быть — Христовы.
И повернулся к иконе Спасителя, сурово и торжественно произнося первые строки поминальной молитвы.
Алина обернулась, с удивлением не обнаружив Кремера, который в течение всей панихиды стоял позади нее. Перекрестившись на алтарь, она вышла из храма и сразу же увидела своего спутника, стоявшего у большого черного камня неподалеку от церковной ограды. Кремер, стоя прямо, с вытянутыми вдоль тела руками и сосредоточенно нахмуренным лбом, что-то говорил, шевеля губами, но отсюда ей не было слышно ни единого слова. Тихо, чтобы не помешать ему ни звуком, ни жестом, Наговицына подошла поближе.
На камне было написано славянской вязью, но по-русски:
«Православным воинам, погибшим на Кавказе».
— …И русскому Павлику Ивашову, и украинцу Миколе Горденко, — говорил Кремер, — и лакцу Ильясу Хаджиеву, и Тофику Магомедову, узбеку, и латышу Валдису Лепиньшу…
Теперь Кремер заметил Наговицыну и повернулся к ней.
— И Сергею Телешову, и Косте Гриценко. Со святыми упокой, Боже, и сотвори им, Господи, вечную память, — сказала Алина и перекрестилась. Потом подняла глаза на Кремера:
— Ибо все они — люди веры правой.
Кремер коротко кивнул и, не дожидаясь Алины, направился к церковной калитке.
Закурили они уже у машины.
— Ну что, Аля? — спросил Кремер. — Куда подбросить?
— Пройдусь, — сказала она. — Может, не до самого, но… Пройдусь.
— Ладно, — сказал он. — Телефон у меня есть. Телефон у тебя есть. Только служебный не забудь вычеркнуть.
Он рассмеялся. Рассмеялась и Алина.
— Ничем тебя не пронять, не напугать, Петр.
— Э, — беззаботно ответил Кремер. — Пугало еще на меня не выросло.
Наговицына поискала глазами урну, но не нашла. Кремер аккуратно взял окурок из ее руки и, наклонившись к машине, сунул его в пепельницу. Потом выпрямился.
— Ну, Аля, свидимся?
— Свидимся, Петр, — сказала она.
Не сговариваясь, они сделали шаг навстречу друг другу — и обнялись. Кремер шагнул к машине и одним движением нырнул внутрь. Через пару секунд он уже выруливал на проезжую часть.
Алина стояла, глядя вслед знакомому красному «Пассату». Потом помахала рукой.
— Свидимся, Петр. Обязательно свидимся.
И, повернувшись, пошла туда, где прожил свою яркую, красивую и радостную жизнь хороший и славный человек Сергей Телешов.
Ее Сережка.
ЭПИЛОГ
Она уютно свернулась и даже начала подремывать. Пол прицепа мерно покачивался, и это еще больше убаюкивало ее. Она чувствовала, что качка баюкает и созревавшее в ее чреве потомство. Чувствовала — но, конечно же, не сознавала. Сознавать, думать, помнить, знать — все это не относилось к ее и без того могучим способностям. Она не могла помнить, что предки ее жили в болотах северной Флориды. Она не могла знать, что сброшенная в эти болота дьявольская муть, созданная в безумной попытке человека стать богом и судией, наделила ее предков невиданной доселе мощью и непобедимостью, и что в очень короткий срок все естественные враги ее рода превратились для него в желанную и беззащитную пищу. Она не могла думать о том, что принадлежит к племени странников, пилигримов, потому что такая же беременная самка на таком же грузовике с прицепом волею случая добралась из Флориды до Нью-Йорка, а уже оттуда, скользнув по пароходному трапу, пересекла Атлантический океан. Ничего этого она, конечно, не могла ни помнить, ни знать.
Как не знала она и того, что волею такого же прихотливого случая едет теперь в другой город, совсем не похожий на враждебный северный мегаполис, где погибли сотни ее сородичей. И откуда было ей знать, что этот другой, новый для нее город окажется гораздо больше и разбросаннее первого, а сеть очистных сооружений и теплотрасс, не говоря уже о метро, в нем будет намного более разветвленной и запутанной. Если бы она могла это знать, то, наверное, обрадовалась бы: как легко будет найти укромный уголок в таком месте, чтобы спокойно и без тревог дожидаться рождения целой стайки еще неуклюжих, но уже смертоносных змеенышей. Но она не умела ни знать, ни надеяться, ни радоваться. Простые физические ощущения были всем, что ей было доступно.
Она расслабилась и начала засыпать по-настоящему. А сны, как и любому живому существу, ей снились. И снился ей этот новый гигантский город, который — она это видела как наяву — должен был стать для нее и ее потомства настоящим домом.
