к врачу.
Я только к концу этой процедуры поняла, что меня расспрашивали не только о физическом самочувствии, потому что тем же бодрым тоном доктор Лена подытожила:
— Не суицидница, точно! Небось от жары плохо стало, всю неделю такие вызовы.
— Но я не теряла сознания, — попыталась настоять на своём. — Меня толкнули! Окликнули и толкнули в плечо, когда обернулась. Вот, и синяк есть!
Правое плечо, которым приложилась внизу, ныло на каждое движение, на нём наливался длинный бурый кровоподтёк в обрамлении ссадин и грязи. Левое пострадало меньше, но на нём всё равно читался отчётливый след.
— Разберёмся, — устало махнул рукой явно не настроенный разбираться безопасник.
Скорая предложила поехать в больницу, если плохо себя чувствую, но мне ещё сильнее хотелось домой, поэтому пришлось подписывать отказ. Врачи с чувством выполненного долга отбыли, а я только тяжело вздохнула: быстро всё закончиться не могло.
Дольше мешать работе станции мы не стали. Меня попросили проверить рюкзак и убедиться, что ничего не пропало, после чего передали транспортной полиции. Вещи не пострадали, только рюкзак испачкался вместе с остальной одеждой, а так телефон уцелел. Хорошо, что я устала к вечеру и глаза так болели, что об экране гаджета думать было тошно, держала бы в руках — точно разбила бы. Или потеряла.
Далеко меня не повели, обосновались на той же станции в неприметном закутке за надписью «Полиция». Лейтенант Гончаренко, как представился дежурный, внешность имел располагающую — достаточно молодой и жизнерадостный русоволосый мужчина, обаятельный, со смешливыми глазами. Когда я вошла, он что-то тыкал в своём компьютере. Лейтенант дружелюбно улыбнулся, пусть и с лёгкой снисходительностью, на меня поглядывал с оценивающим интересом.
— Ну здравствуйте. Рассказывайте, что у вас стряслось? — велел он. — Давайте паспорт… Наталья Сергеевна Борисова.
Рассказывать долго было нечего — спустилась, стояла, окликнули, толкнули. Лейтенант продолжал что-то краем глаза рассматривать в мониторе, понемногу заполнять протокол, коситься в загадочную бумагу на столе и в мой паспорт, и при этом умудрялся задавать связные уточняющие вопросы. Феноменальная способность делать несколько дел одновременно, я так не умею.
Вопросы носили общий характер, частью звучали неприятно, но я сдерживала недовольство: без формальностей никуда. Рассказала, кем работаю, как прошёл день. Не пью, не употребляю, не состояла, не привлекалась…
Господи, когда всё это кончится?
— Наталья Сергеевна, давайте начистоту, — наконец заявил лейтенант Гончаренко. — Я могу принять заявление о том, что на вас напали и толкнули под поезд. Но ничем хорошим это не кончится.
— Почему? — озадачилась я.
— Не было там никого, Наталья Сергеевна. На камерах это отчётливо видно. Я верю, что вы не хотели самоубиться, да и врач скорой адекватность подтвердил, но следователь вас первым делом отправит на психиатрическое освидетельствование, и в конце концов дело закроют за отсутствием состава преступления. Вряд ли вас признают невменяемой, вы производите впечатление достаточно сдержанной девушки, да и поведение на рельсах говорит об определённом хладнокровии. Но давайте сойдёмся на несчастном случае. По такой жаре мало ли что может привидеться! — миролюбиво и обстоятельно разъяснил ситуацию полицейский.
— А можно посмотреть запись? — попросила я уже совсем неуверенно.
Ну не может же незнакомый полицейский состоять в сговоре с моим несостоявшимся убийцей, правда! Нет, всякое бывает, и ещё более странные вещи в мире случаются, но… Да кому я могла понадобиться, чтобы так тщательно готовиться и скрывать убийство?! Я же не дочь олигарха! Мама — кассир в супермаркете, папа — водитель автобуса, сестра — художник-фрилансер! Мастерская моя и вовсе никому не сдалась, их таких тысячи. Помещение в краткосрочной аренде, чуть задрать цену — да я сама сбегу!
Ничего не понимаю…
Наверное, посмотреть записи было нельзя, но лейтенант Гончаренко решил сразу предъявить самый убойный аргумент.
Качество видео оставляло желать лучшего, но себя я нашла и опознала сразу. И отчётливо увидела то, о чём говорил полицейский. Вот человек стоит на платформе, вот оборачивается, а вот…
— Не может быть… А можно ещё раз?
На первый взгляд всё выглядело так, что я действительно рыбкой кинулась на рельсы — боком, словно специально на камеру. Раз пять прокрутив момент падения, лейтенант согласился, что при более внимательном рассмотрении видно, что я не прыгнула, а сначала как-то странно дёрнулась — и потом уже упала.
Сама. Никакие предметы от меня не отскакивали, никто не целился из травматического пистолета, люди просто спешили по своим делам.
— Наверное, я и правда перегрелась, — признала нехотя. — Может, сознание потеряла. Дёрнулась, потому что приглючилось…
— Не переживайте, главное, всё обошлось, — утешил меня лейтенант. — Берегите себя, погода вон какая тяжёлая!
Какую-то бумагу он всё-таки составил, взял объяснительную. Заверил, что проблем, скорее всего, не возникнет, но в случае чего могут вызвать для дачи разъяснений или ещё по какой-то надобности. На том мы и расстались, причём лейтенант гостеприимно проводил до служебного туалета, чтобы могла отмыть руки и лицо.
Ох, лучше бы я не видела своего отражения! Чёлка торчком, низкий хвост — дыбом, как будто меня ещё и током дёрнуло. Несколько пятен на щеках — отпечатки грязных пальцев, на лбу здоровенный кровоподтёк, и странно вообще, что обошлось без сотрясения. Интересно, это можно считать официальным заключением о том, что мозга у пострадавшей нет?
Пока отмывала маслянистую упрямую грязь и причёсывалась, пытаясь не задеть огромную шишку, раздумывала над самым важным вопросом: как добираться домой? На такси дорого, на метро — страшно, и всё это одинаково долго. В итоге бережливость вступила в сговор с упрямством: со страхами надо бороться, а мне как-то надо перемещаться по городу, и лучше пересилить себя по горячим следам.
В метро я спускалась с внутренней дрожью и не то что к краю платформы не подошла — остановилась от неё в нескольких метрах, прижавшись спиной к стене, чтобы точно никто не подкрался. Когда подъезжал поезд, грохоча и скрежеща тормозами, — затрясло, а в ушах молоточками застучал пульс. Но вот состав остановился, глубокая бетонная канава с серебряными лентами рельсов скрылась, отгороженная вагоном, и стало полегче. Я смогла отклеиться от стены и пройти через двери вместе с остальными пассажирами. В вагоне, под ярким светом диодных ламп, среди пёстрой рекламы и под привычный голос, объявляющий, что «двери закрываются! Следующая станция — Охотный ряд», стало легче.
Попутчики ожидаемо подозревали чумазую избитую девицу в нехорошем: старательно держались подальше, напряжённо принюхиваясь. Две женщины преклонных лет глазели с откровенным
