отца и последнее, что я помню, как Тодд пытался изнасиловать меня, а потом… там был… зверь?
Мои глаза распахиваются, и я пытаюсь сесть, но мир качается, и мой желудок снова переворачивается. Где бы я ни была, это не коммуна. Здесь тепло и пахнет сосной и дымом. Это странно успокаивает.
Мне, наконец, удается приоткрыть глаза. Я лежу на продавленном диване и, кажется, я нахожусь в хижине. Единственный свет исходит от огня, горящего в открытом камине, отбрасывая тень на все, что находится за пределами прямой видимости моих глаз.
Движение привлекает мое внимание, когда одна из этих теней отделяется от противоположной стены. У меня вырывается вздох, когда я передвигаюсь назад на заднице, мое головокружение отступает, когда я прижимаюсь к спинке дивана.
За мерцающим светом камина стоит мужчина. Я вижу только его очертания, но он огромен. Его голова наклоняется при звуке моего вздоха, и он выходит на свет.
Я сказала «огромный мужчина»? Я имела в виду огромный. И это не мужчина. Потому что мужчины не бывают семи футов роста (прим. 2,13 метра).
Его кожа отливала серовато-зеленым в свете камина, делая его похожим на мраморную статую. Его темные волосы ниспадают на плечи, и сквозь густые пряди проглядывают маленькие рожки.
Его лицо выглядит так, словно высечено из камня. У него широкий лоб, широкая челюсть, переходящая в высокие скулы, густые брови и приплюснутый нос. У него толстые губы, а из уголков нижней губы выступают клыки. Его уши тоже не как у человека. Они выступают по бокам его головы, и у них острые кончики.
Верхняя часть его тела голая, состоящая из переплетенных, перекатывающихся мышц. Черные штаны облегают его ноги, прикрывая бедра, крепкие, как стволы деревьев в лесу.
Но именно его глаза заворожили меня. Темно-синие глаза, обрамленные густыми бровями, светятся умом. В остальном он может быть чем-то другим, но эти глаза светятся человечностью.
— Кто ты такой? Где я нахожусь? — шепчу я.
У меня пересохло во рту и горле, и мой голос срывается.
— Вот.
Он протягивает мне кружку.
Я нерешительно беру ее и заглядываю внутрь.
— Это вода. Ты, должно быть, хочешь пить, — его голос глубокий и хриплый, словно он не привык разговаривать.
У него слабый акцент, а из-за клыков он произносит слова немного по-другому.
Я делаю крошечный глоток. Убедившись, что это не яд, я осушаю все содержимое кружки, вздыхая, когда прохладная жидкость утоляет мою жажду.
— Меня зовут Грегор. Ты была ранена, поэтому я принес тебя в свою хижину, чтобы обработать твои раны.
Внезапно я замечаю бинты, покрывающие мои руки. Морщась, я дотрагиваюсь до своего распухшего лба, которым я столкнулась с деревом. У меня также болит затылок, и я прощупываю болезненное место, чтобы найти там другую повязку.
Это тот самый «зверь», которого я видела в лесу. Тот, от кого я в ужасе убегала. Только теперь он не кажется таким ужасным по сравнению с двумя мужчинами, которые пытались причинить мне боль. Он оторвал Тодда от моей спины, принес меня сюда… и заботился обо мне?
Я должна быть в ужасе. Я должна была лихорадочно искать выход. Но это не так, и я понятия не имею почему.
Он берет мою пустую кружку и снова наполняет ее из кувшина, который стоит на маленьком приставном столике, прежде чем вернуть мне.
— У тебя есть имя?
Я допиваю свою воду, прежде чем ответить.
— Арья.
— Эти люди… они хотели причинить тебе вред, Арья, — рычит он.
Мое имя на его губах вызывает дрожь у меня по спине.
— Ты все видел?
Грегор резко кивает.
— Я увидел достаточно.
— Думаю, я должна поблагодарить тебя. Тодд собирался… он был…
У меня перехватывает горло от воспоминаний о ужасе.
— Он хотел навязаться тебе, — говорит Грегор, его голос полон отвращения. — Мужчина никогда не должен причинять вред женщине таким образом.
У него странная манера говорить, словно он из другой эпохи.
— Кто… ты такой?
Голубые глаза Грегора становятся жесткими.
— Разве это не ясно? Я монстр.
Я качаю головой.
— Нет. Монстры не помогают нуждающимся людям. Люди, преследовавшие меня, были монстрами.
Он наклоняет голову набок, с любопытством изучая меня.
— Почему ты забрела так глубоко в лес?
Я закрываю глаза, охваченная воспоминаниями.
— Я пыталась сбежать из коммуны.
— Коммуна?
Грегор хмурит густые брови.
— Где я живу. Жила. Некоторые называют их культами. Мой отец был лидером коммуны, в которой я выросла. Он пообещал меня Тодду, своему заместителю. Тодд и мой отец везли меня к мировому судье, когда мы остановились, чтобы сходить в туалет. Я воспользовалась шансом и убежала в лес. По крайней мере, я так думала. Кажется, я с головой попала в ловушку Тодда. Он знал, что я сбегу, и спланировал как убить моего отца.
— Мужчина постарше был твоим отцом? Человек, которого убил этот Тодд?
— Да.
Все это кажется таким сюрреалистичным. Я поднимаю подбородок, выдерживая взгляд голубых глаз Грегора.
— Я не буду оплакивать своего отца. Он никогда не любил меня, как и я его. Он был жесток и холоден.
— Зачем тебе оплакивать человека, который продал бы тебя, как предмет мебели? — хмыкает Грегор.
Я киваю.
— Это все, чем я была для него. Собственностью. — Я делаю паузу, прикусывая губу. — Что случилось с Тоддом? Ты?.. — я замолчала.
— Он сбежал. Я хотел броситься в погоню, но ты убежала, и я волновался, что ты ранена.
«Он волновался? Обо мне?»
Я не знала, как относиться к бегству Тодда. Что я хотела, чтобы Грегор сказал? Что он убил его?
«Да».
Я уверена, что из-за этого можно считать меня плохим человеком, но такие люди, как Тодд Эшберн, заслуживают гореть в аду.
Я поднимаю голову, когда кое-что вспоминаю.
— Ой! Тодд стрелял в тебя!
— Я в порядке. Пуля не пробила плоть.
Он указывает на то, что выглядит как длинная царапина у него под ребрами.
— Как?..
— Я быстро выздоравливаю.
— Кто ты такой? — спрашиваю я еще раз.
Грегор колеблется, как будто взвешивает, стоит ли ему отвечать.
— Я огр. Я — результат несчастного случая, который произошел много лет назад.
Я прерывисто выдыхаю.
— Я слышала рассказы о жителях городка, выпивших сыворотку, которая изменила их, но я думала, что это просто суеверные сказки. Ты не похож ни на одного огра, которого я когда-либо видела, хотя я видела эти ужасные картинки только в книгах сказок, — признаюсь я с кривой улыбкой.
Грегор не так ужасен. Он… другой, но не в плохом смысле. Он обладает уникальной мужской красотой, которая вызывает у меня
