Анджела, рано утром заглянув в комнату, где лежал лорд Хантли, увидела, что тот начинает приходить в себя. Решив, что раненому, если он действительно придет в себя, после перевязки наверняка захочется перекусить, она, по совету Хелены, отнесла ему вчерашнюю кашу.
Это Хелене пришла в голову мысль прозвать лорда Хантли лордом Инвалидом. Прозвище прижилось. Так они и называли его между собой, пока он три дня лежал без сознания.
— Так он очнулся? — живо поинтересовалась Пенелопа.
— Наверняка. Иначе, зачем бы она стала так поздно готовить завтрак? — откликнулась Хелена, прежде чем погруженная в свои мысли Анджела успела что-то ответить.
— Я не буду этого делать, — бормотала она себе под нос, с грохотом ставя чугунную сковороду на плиту. Она еще не раз, словно заклинание, повторила эту фразу, в раздражении хлопая дверцами буфета и швыряя на стол продукты, чтобы приготовить лорду Инвалиду «что-нибудь другое».
— Я услышала шум и поняла, что вы здесь, — сказала леди Кэтрин, входя в кухню с обычным выражением абсолютной невозмутимости на лице. Она присела к столу, расправила свои темные юбки и слегка пригладила затянутые в безупречный узел седые волосы.
— Как наш подопечный? — спросила аббатиса.
— Если в двух словах, то очень жалок, — вскинув голову, заявила Анджела.
— Значит, он проснулся.
— К моему большому сожалению, — ответила Анджела, беря в руки хлебный тесак.
— Анджела… — Аббатиса вздохнула с неодобрением. Большими ломтями девушка начала нарезать свежевыпеченный хлеб. Затем уложила его на тарелку, добавив ветчину и сыр.
— Я не желаю ему смерти. Я не это имела в виду. Но почему именно я должна ухаживать за лордом Инвалидом?
— Да, мэм, почему вы поручили уход именно ей? — вступила в разговор Хелена, защищающим жестом обнимая подругу за плечи. — Ведь мы все знаем, что он за человек, а бедняжке Анджеле пришлось вынести гораздо больше страданий, чем любой из нас.
— По той причине, что Анджела еще не приняла послушание, — ответила аббатиса. — В отличие от нас ей дозволяется находиться в компании мужчин. Впрочем, я думаю, что пока бедняга здесь, мы в качестве исключения можем нарушить это правило. Я уверена, Бог нас простит, поскольку мы ухаживаем за раненым.
— Когда-то вы сказали, что не будете торопить меня с принятием обета, — заметила Анджела. — И теперь я наказана за то, что слишком долго тянула с этим.
— Ты не наказана. Просто я думаю, что такая работа пойдет тебе на пользу. Такие, как лорд Хантли, тоже нуждаются в сострадании и прощении.
«К числу таких людей относится и мужчина, погубивший меня», — подумала Анджела, зная, что остальные подумали о том же.
— Нет, такие люди не заслуживают сострадания и прощения, — сказала Анджела, разбивая яйцо на горячую сковороду.
— Сострадания и прощения заслуживает любой человек. И ты, Анджела, тоже, — мягко произнесла аббатиса.
— Я знаю. — Анджела вздохнула и повернулась к плите. Слезы навернулись на глаза. Она сморгнула их и добавила на сковородку еще два яйца. Шесть лет она не может простить себе то, что навлекла позор на свою семью.
На ее руках кровь, которую нельзя смыть. Не важно, сколько молитв она прочтет или скольких покалеченных порочных мужчин она выходит.
— Что ты готовишь? — спросила аббатиса. — Завтрак был два часа назад, и тебе известно, что между трапезами мы должны воздерживаться от еды.
— Я готовлю завтрак его светлости. Овсянка пришлась ему не по вкусу.
— Надеюсь, ты не предложила ему вчерашнюю кашу? — спросила Кэтрин с ужасом.
Хелена и Пенелопа, чтобы скрыть улыбку, опустили головы.
— Возможно, — ответила Анджела, перекладывая яичницу на тарелку. Достав поднос, она поставила на него тарелку с завтраком, стакан воды, чашку чая и, на секунду замешкавшись, положила полотняную салфетку.
— Анджела. — Теперь в голосе аббатисы, как это часто бывало, звучала нотка разочарования.
— Я попытаюсь, — сказала Анджела, показывая на тарелку. — Но я не собираюсь давать ему бренди, которого так требует лорд Инвалид.
— Думаю, в этом нет необходимости, — ответила Кэтрин. — В этом он нуждается меньше всего.
«Не могу поверить, что я это делаю», — думала Анджела, неся поднос в комнату своего подопечного. И причина ее отвратительного настроения была совсем не в том, что она находила его грубым, придирчивым и капризным. Просто этот человек являлся представителем самой отвратительной когорты мужчин — законченных мерзавцев. Анджеле довелось однажды встретиться с таким, и в результате она оказалась здесь.
И теперь, в аббатстве, в своем убежище, она должна быть на побегушках у этого типа, для которого добродетель — ничто. Это святое место должно было испепелить негодяя, как только он переступил его порог.
Но этого не случилось, и вот теперь она несет ему особый завтрак.
Правда, из-за вчерашней каши она испытывала некоторое чувство вины. Конечно, никто не заслуживает подобного обращения. А, кроме того, хорошая еда поможет ему быстрее восстановить силы. А чем раньше это случится, тем скорее он уедет отсюда, и тогда ее жизнь вернется в прежнее, спокойное русло. Анджела проигнорировала чувство грусти, которое промелькнуло при мысли об этом.
Когда она вошла в комнату, лорд Инвалид, раскинувшись, лежал на кровати, а на его губах играла улыбка. И у него еще хватает нахальства демонстрировать свое довольство! Но он так красив! Часть его головы была прикрыта холщовой повязкой, но бинты ничуть не портили его. Можно было даже представить, что его ранили, когда он благородно спасал молодую девушку, попавшую в беду, или вытаскивал детей из огня, охватившего сиротский приют. Но все это наверняка весьма далеко от истины. Ведь на самом деле Анджела не знала, что с ним приключилось.
Глаза у него были темно-карие, слегка затененные черными ресницами. Эти глаза обещали искушение и быструю погибель. Она раньше уже заглядывала в них и сразу же почувствовала укол страха. Соблазн.
Овал лица, ровные скулы, покрытые темной щетиной, — все говорило о его благородном происхождении. И сломанный нос, как ни странно, вовсе не портил его лица, а делал его, может быть, немного грубоватым. Казалось, только в этом случае изъян мог сделать образ более совершенным.
Слава Богу, его рубашка была застегнута и прикрывала грудь, которая, несмотря на синяки на переломанных ребрах, была весьма притягательной, даже соблазнительной. И она, его сиделка, должна была прикасаться к этой груди. Ей не следовало смотреть на нее, а лишь касаться руками. Но она не могла не смотреть. Ей нравилось то, что она видела.
— Это за ваши извинения, — сказала она. Услышав ее голос, он открыл глаза.
— Я не извинялся, — ответил он озадаченно. — Думаю, вам следовало бы это сделать.
Анджела понимала, что у него, должно быть, все болит. Конечно, он даже несколько растерян и уж точно никак не готов к жизни в монастыре. Но если он хотя бы наполовину такой, каким его считают, то Анджела должна, да просто обязана, показать этому бретеру, что к ней нельзя относиться несерьезно. И она собиралась ясно дать ему понять, что это он находится в ее власти, а не наоборот.
