находились те, кому я была по-настоящему нужна. Те, кто мог дать мне гораздо больше, чем богатый дом и нарядные платья — тепло, любовь, заботу.
— Ну, что же, сестра, — хмыкнул Даррен, — ты сделала свой выбор. Надеюсь, ты не станешь о нём жалеть.
— И раз уж у нас зашел об этом разговор, — вмешалась Чарри, — то сообщаю вам, что вы должны покинуть поместье завтра после обеда. Полагаю, вам хватит вечера и половины следующего дня, чтобы собраться.
Матушка всхлипнула, а Гертруда охнула. А я заметила, как на губах невестки мелькнула улыбка. Она добилась своего и теперь торжествовала.
— Ты дашь нам хотя бы немного денег, Даррен? — спросила Гертруда.
И в комнате повисла тишина.
Глава 3
Разумеется, никаких денег он нам не дал. Напротив, еще пожаловался на то, что после отца остались некоторые долги, которые теперь придется погашать именно ему.
А Чарис снизошла до того, что велела кухарке дать нам что-нибудь из старой кухонной утвари. Да еще великодушно разрешила нам забрать с собой наши собственные вещи. Впрочем, формально она была права — ничего нашего в поместье Ревиалей уже не было.
Но сполна воспользоваться ее щедростью мы всё равно не могли — Даррен сказал, что в деревню нас отвезет его карета. А выделить нам еще и телегу для доставки поклажи он не мог — все лошади были заняты на сельскохозяйственных работах. А это значило, что с собой мы должны были взять только тот минимум вещей, который мог поместиться на крыше или в багажнике кареты.
Сначала я занялась сбором своей одежды. У Лорейн было немало платьев, но большинство из них прекрасно подходили для прогулок по саду или нанесения визитов, но решительно не годились для деревенской работы. А потому в первую очередь я положила в сундук теплое платье из плотной шерстяной ткани (в таком не холодно будет зимой), пару легких платьев неброских («немарких», как говорила моя бабушка) цветов, а потом, не удержавшись, добавила туда еще два нарядных платья.
Поверх платьев я уложила изрядное количество сорочек и панталон (они были тонкими и занимали совсем мало места), теплую шаль, шерстяной плащ с капюшоном, низенькие, отороченные мехом сапожки. А вот с туфлями вышла засада. Вся летняя обувь Лорейн состояла из нескольких пар тряпочных (бархатных и атласных) туфелек, большая часть которых была стоптана до дыр. В деревне от такой обуви не было никакого толка, но я всё-таки взяла те из них, что были целее.
В комнате Лорейн были и книги, но я, хоть и не без сожаления, не взяла ни одну из них. А вот писчими принадлежностями не пренебрегла, уложив в сундук все листы писчей бумаги, какие смогла найти, и несколько отточенных гусиных перьев. Чернила я тоже взяла, только класть склянку в сундук я не стала, побоявшись, что в дороге они прольются и испачкают одежду.
Разобравшись с гардеробом, я отправилась на кухню. Кухарка Корнелия встретила меня с распростертыми объятиями.
— Да как же вы, голубушки, станете в деревне-то жить? — запричитала она, и из глаз ее покатились крупные слёзы. — Да что же вы такими рученьками-то делать там сможете? Матушка ваша, конечно, оттуда родом, да только сколько лет-то прошло с тех пор, как она стала женой господина Ревиаля. Она уж, поди, напрочь всё позабыла. Да и родители госпожи Табиты умерли много лет назад, и с тех пор в том доме никто не жил. Может, у него и крыша давно провалилась.
Мне стало дурно от этой мысли. Я надеялась, что хотя бы дом находится в пригодном для проживания состоянии.
— Разве матушка не бывала там с тех пор?
— Разумеется, не бывала, — подтвердила Корнелия. — С чего бы жене шевалье ездить в какую-то деревню? Ей следовало вести себя особенно благоразумно.
— Так, может, там и вовсе нет никакого дома? — испугалась я. — Мы приедем туда, а там только заросшая травой земля.
— Всякое может быть, — снова кивнула кухарка. — Но если вдруг такое случится, то полагаю, мадемуазель, вам следует вернуться назад. Господин Даррен, каким бы он ни был, всё-таки не чудовище. Уж если у вас не будет крыши над головой, то всяко он не откажется пустить вас в дом.
Она готова была давать мне советы и дальше, но день уже клонился к вечеру, и нам следовало заняться делом.
— Ее милость разрешила отдать вам старый кухонный скарб, но не больше, чем поместится вон в тот сундук.
Я посмотрела в ту сторону, куда она указала. Стоявший у печи сундук был совсем небольшим, а потому местом в нём тоже следовало распорядиться разумно.
На кухне было много всякой посуды: и глиняной, и деревянной в том числе. Но я подумала, что подобную посуду мы сможем найти и в деревне. Кроме того, глиняная посуда могла сломаться по дороге. А вот металлическая — другое дело.
Я выбрала средних размеров чугунок и медный котелок, большую и маленькую сковороды и такие же ножи. Корнелия заметила, что я чураюсь глиняной посуды и посоветовала всё-таки ее взять.
— Я заверну ее в старые полотенца, мадемуазель. Внутри чугунка и котелка много пустого места, и туда можно положить несколько глиняных кружек и деревянных ложек.
Так мы и поступили. Я взяла еще старый половник, скалку, сито и с десяток тарелок разной глубины. А вот вилок на кухне не было — ни старых, ни новых. Слуги обходились ложками, а столовые приборы из серебра, которыми пользовались хозяева, хранились в отдельной кладовой.
Сундук был наполнен до краев. Корнелия закрыла его и пообещала строго-настрого наказать слугам, которые понесут его в карету, обращаться с ним бережно.
Был уже поздний вечер, но когда я возвращалась в свою комнату и шла по темному коридору, я увидела тонкую полоску неяркого света, выбивавшуюся из-под дверей комнаты матушки Табиты. Я тихонько постучала и, получив разрешение, вошла.
Табита сидела рядом с почти пустым сундуком, а вокруг нее на кровати были разложены вещи, с которыми, судя по всему, ей было трудно расстаться. Здесь был портрет Карла Ревиаля, написанный не меньше двадцати лет назад. И пачка старых писем, перевязанных пурпурной лентой. И много предметов, связанных с вышиванием — разноцветных ниток, пялец, иголок и ножниц.
Матушка выглядела растерянной и расстроенной. Ей хотелось взять с собой не только свои вещи, но и то, что напоминало
