Соловьев писал следующее. То, что этот философ так красноречиво говорит о страдании воли, в действительности относится исключительно к страданию «ограниченных хотящих субъектов», поскольку они ограничены. В самом деле, всякое отдельное существо, утверждая свою особость, полагает вне себя целый мир, относящийся к нему и действующий па него по собственным законам, внешним для этого существа как такового и противоречащим его внутреннему стремлению, а между тем необходимо его определяющим, так как оно уже само в себе имеет свою внешность и границу — собственное тело. Соловьев считал аксиомой, что каждое отдельное хотящее существо вследствие своей реальной определенности неизбежно страдает[5].
Соловьев полагал, что освободиться от внешности, внешнего мира, которые сильнее человека, он может, лишь соединяясь внутренне с тем, что само по себе, по самому своему существу свободно от всякой внешности, заключая в себе все и, следовательно, не имея ничего вне себя. Другими словами, человек может быть действительно свободен только во внутреннем соединении с истинно сущим, т. е. в истинной религии. Это освобождение человека от внешности и связанных с нею зол и страданий, это соединение со всецело сущим и есть реальная цель любой нормальной человеческой деятельности, а следовательно, и истинной философии[6].
Однако Соловьев не разъясняет, какую религию можно назвать истинной (скорее всего это должно быть христианство), а также какую философию следует обозначить как истинную. Поэтому лишь в общих чертах понятно, что представляет собой истинно сущее и как человеку соединиться с ним. Более того, даже если допустить, что он определил для себя истинную религию, освободит ли это его от страданий, например в связи с войной или тяжкой болезнью.
Я постараюсь доказать, что страдания столь же неизбежны, как болезнь или смерть.
На протяжении истории человечества не раз предпринимались попытки избавиться от страданий, но это никогда не получалось, а в отдельных случаях от этого даже становилось хуже.
Даже богослову (В. С. Соловьев в первую очередь богослов, а уже затем философ) должно быть ясно, что, если человек страдает под пыткой или в результате острых болей при тяжком заболевании, скорее всего он не будет в состоянии соединиться с «истинно сущим». Самая глубокая религиозная вера, соединение (по Соловьеву) с «истинно сущим» не могут облегчить страданий от физических болей, мучений из-за холода, голода и других крайне болезненных лишений. Богословам надо понять, что кроме терзаний, связанных с верой, есть и другие страдания, имеющие для конкретной личности витальное значение.
Вообще, верующему человеку, тем более богослову, легче всего объяснить, что такое страдание. Так, К. С. Льюис пишет, что страдания — мегафон Божий. Бог кричит, попуская страдания. Но мегафон — страшное орудие. Оно может привести к полному и бесповоротному мятежу. В то же время другой возможности исправиться у «плохого человека» нет. Боль срывает покров, водружает флаг истины в крепости мятежной души. Однако Льюис плохо знает людей, ему неведомо, что те, кто испытывает боль за свои проступки, вовсе не допускает флаг истины в свою душу. Боль они вынуждены переносить, но от покаяния чаще всего весьма далеки. Названный автор утверждает, что негодовать при виде чужих страданий благородно, но и опасно, поскольку это может умалить терпение и смирение страдающего, поселить в нем ненависть и цинизм. Но здесь Льюис совершенно не учитывает, кто страдает и за что. Если в застенке страдает невиновный, просто обязательно негодовать по этому поводу и, если возможно, принимать меры к пресечению страданий. Но виновный страдает заслуженно, хотя кара не должна быть жестокой и циничной, соответствуя содеянному, что обеспечивается современными моральными воззрениями.
Все-таки Льюис признается, что страдание само по себе не благо. «Хорошо в нем лишь то, что страдающего оно иногда подчиняет Божьей воле, а в других порождает жалость и деятельную доброту. В падшем и частично искупленном мире дело обстоит так: а) от Бога исходит чистое добро; б) чистое зло — от Его мятежных созданий; в) Бог использует это зло в Своих целях; г) возникает новое, производное добро, которому способствуют принятое страдание и сокрушение о грехе»[7]. То, что в этих положениях имеются глубокие противоречия, Льюису, видимо, и не приходит в голову.
В современном мире страдание укрывается, чаще обозначается его «техническая» сторона (например, информация о несчастных случаях и катастрофах ограничивается перечнем числа погибших и изувеченных), что сейчас становится неотъемлемой частью культуры. Точно так же скрывается смерть (что отмечал и Ф. Арьес) — за цветами, пышными погребальными обрядами и надгробиями. Но все это вовсе не говорит о том, что современное западное общество закрывает глаза на страдание и безразлично к нему. Напротив, демонстрируемое им отрицание страдания означает его отказ от некоторых основных постулатов христианства, имеющих, если можно так сказать, первородный, первобытный характер, и свидетельствует о процессах десакрализации. Напротив, культ страдания любого уровня, как, например, в сегодняшней России, говорит о регрессивных тенденциях в обществе.
Человечество показало, что оно способно бороться и с таким страшным источником страданий, как смерть. Эта борьба осуществляется по трем основным направлениям. Во-первых, смерть почти «приручена», поскольку утверждается, что в ней человек отнюдь не исчезает и его душа продолжает жить после смерти. Поэтому учение о душе стало едва ли не главным утешителем человечества и создано специально для того, чтобы существенно снизить страх смерти. Во-вторых, люди постепенно выработали иронически-саркастическое, даже несколько пренебрежительное отношение к смерти; оно стало усиливаться с началом десакрализации, получив особенное распространение среди атеистов, но не миновало и верующих. В-третьих, научные успехи в преодолении болезней и реализация концепции здорового образа жизни существенно продлили жизнь людей в развитых странах, что породило небезосновательные надежды на еще более длительные ее сроки и даже на то, что смерть будет отодвинута в неопределенное будущее.
Религиозные верования вообще не располагают к веселью, за исключением, пожалуй, тех, в структуру которых прочно и органично вошла фигура трикстера. Религии, в основе которых лежит страдание, особенно строго запрещают своим последователям самонадеянность, скептицизм, оптимизм, иронию. Юмор — это такое состояние ума и души, которое говорит природе и ее Создателю, что люди не воспринимают их более серьезно, чем они — людей. Здесь обе эти стороны равны, и люди относительно свободны. Но Божественное по большей части означает такую реальность, в которой сочетаются торжественность, величие и всеохватность с глубокой интимностью. Поэтому страдание воспринимается как вполне приемлемая плата даже за самые трагические переживания и ощущения.
Страдание может быть порождено конфликтами в сфере ценностей или невозможностью принятия либо реализации решения. Другим его источником является столкновение желаемого и должного, т. е.
