— Спасибо, генерал, за то, что донесли до нас столь ценную информацию. Мы не расслышали ваши слова, но то, что говорила террористка, мы записали… и уже отправляем в центральный отдел, — он похлопал грязной рукой по плечу. — Никогда бы не подумал, что добиться таких результатов можно одними словами! Мое уважение. Надеюсь то, что мы прослушиваем всех командующих, вам было заранее известно, ведь ветеран-егерь королевы, я уверен, знал об этом и не стал бы…
Пустой трёп раздражал меня сильнее и сильнее. Другой полицейский продолжал бить гармонистку, пока я смотрел на них через дуло пистолета. Я думал, что не выдержу такую ужасную пытку, но тут третий подошёл поближе и заговорил с глумливой улыбкой:
— А пускай ветеран-егерь докажет преданность Великой королеве, — он смотрел на меня с презрением. — Если всё это не просто спектакль, и он верен стране, то генерал сможет самолично прикончить новую подружку.
Меня охватил гнев ужасающей силы. В моменте захотелось пристрелить каждого, кто нагло ворвался в спальню и начал о чём-то рассуждать, будучи ничтожным отребьем.
«Мусор, что дослужился лишь до старшего лейтенанта, смеет судить генерала армии…»
Внутри разорвался бурлящий вулкан, лава ненависти стекала по венам. Я понял, что через минуту сгорю в адском пожарище злобы, если не изобью столь отвратительного ублюдка.
Пришлось подойти поближе. Я посмотрел офицеру прямо в глаза, навел оружие на девушку и, помедлив лишь мгновение от мгновения, нажал на спуск. Хрупкое тело с шумом рухнуло на пол.
Вокруг было тихо, лишь тяжелые хрипы нарушали звенящую тишину. Я ощущал, как с каждой секундой боль утраты становилась все ужаснее. Офицер заставил убить беззащитную. Я почувствовал, что разум вот-вот не выдержит и поглотит сознание в пучину ненависти. Нужна была отдушина, груша для битья.
Я знал, кто станет следующим. Тело приготовилось преподать урок конченной твари, что возомнила себя непонятно кем.
— Значит, вы сомневаетесь в моей верности Кристализ? — я шагнул ближе. — А вот это реально попахивает изменой, офицер…
Тот попятился к стене и на ходу попытался выхватить из кобуры пистолет. Я отбил оружие в сторону — тяжелый ствол со звоном покатился по полу. Офицер остался безоружным и замер у стены, точно припорошенный солью слизняк. Я навис над немощным червяком и закипел от гнева.
— Ты… жалкое ничтожество… Ну как? Понравилось вершить суд над генералом армии Великой королевы? — я схватил офицера за отвороты мундира. Мужественные руки встряхнули идиота, как тряпичную куклу.
Я поздно понял, что сорвался и больше себя не контролирую. Тяжёлый кулак обрушился на челюсть. Офицер захрипел. Ошметки крови и осколки зубов брызнули в стороны, но удары становились всё яростнее. Жестокие, беспощадные, как удары молота.
Я уничтожил угрозу, пока коллеги-дегенераты наблюдали и по садистки ухмылялись. А после показательной кары обмякшее тело сползло на пол.
Офицер сжался в комок и захрипел. А я вытер темно-алые капли с разгоряченного лица и расправил плечи.
— Ничтожное животное, — прошипел я сквозь зубы. — Усомниться в моей преданности! Ещё раз ты что-то мне выскажешь — я тебя, мразь, закопаю!
Нога со свистом рассекла воздух и обрушилась на офицера. Раздался хруст, и тот сразу обмяк, больше не подавая признаков жизни.
Я удовлетворенно кивнул и выпрямился. Сомнения в лояльности были жестоко наказаны, пусть и оказались небезосновательными.
«Теперь никому и в голову не придет подвергать мою верность сомнению… Полежит немного в отключке и поймёт, что так с генералом говорить нельзя».
Уставший взгляд метался между бездыханным телом девушки, трупом старшего лейтенанта и ликующими ухмылками офицеров.
«Мы несём ответственность за тех, кого приручили… Какая ирония…»
— Простите, генерал, н-но мы лучше пойдём. Мы все приносим глубочайшие извинения и…
Лава в душе остывала, отбрасывала тлеющие угли былой веры в справедливость. Каждое следующее бессмысленное слово офицера было ударом кнута, что вышибал из легких остатки воздуха, пока я прожигал взглядом окровавленную пародию на человека.
Глубоко внутри затухала первобытная ярость. Благородное, возвышенное — сгорело дотла, поглотило адское пламя истинного гнева.
Я хотел было избить всех присутствующих, но понял, что это того не стоило. Сама судьба стояла на моей стороне. Не каждому было дано избежать смерти дважды за ночь. В голове заиграла знакомая музыка.
Я посмотрел на костяшки рук. Окровавленные кулаки оказались стёрты, но боль не прожигала разум, а наоборот приносила облегчение.
Полиция постепенно ушла и забрала с собой тела.
«Горничная придёт только завтра…» — пришлось укладываться спать с запахом крови у носа.
Я лег в постель и тихо, совсем незаметно пролил слезу безысходности. С самого рождения я шёл до конца. Таков был долг настоящего мужчины. Но что-то внутри не давало успокоиться. Я почувствовал себя преданным, брошенным и не мог больше терпеть. Но спустя несколько минут шум листвы убаюкал истерзанную душу.
«Ты забыла свой медальон, глупышка…»— и я всё же уснул и не заметил, как же сильно болят окровавленные руки.
Часть 1
Глава 3
Смерть беззащитных и невинных всегда вызывала внутри тотальное негодование и отвращение. Я — воин до глубины души, никогда не мог смириться с несправедливостью, что забирала жизни у слабых и незащищённых. Каждый раз, когда приходилось сталкиваться с подобным, сердце сжималось от гнева и боли. Я чувствовал, что медленно сгниваю заживо, когда невинная или беззащитная душа покидала наш мир.
Да… Я был убийцей. Массовым убийцей, но смерть на поле боя, в честном противостоянии, где каждый был защищен бронёй и оружием и принимал правила конфликта, казалась священной. В акте войны я видел проявление высшей воли, что решала, кто достоин жить, а кто должен уступить место другим.
«Нас всех ждёт смерть, так почему бы не умереть с честью?»
Я проснулся от дразнящих солнечных лучей, что пробивались сквозь шторы спальни, и открыл глаза. Утренний свет играл на закопченных обоях, отбрасывал причудливые тени, что были похожи на призраков минувшей ночи. Тело
