— Почему? — тотчас осведомился Моран.
— А что там делать? — Миха поднял на него красные, зареванные глаза.
— Какая разница? — удивился Моран. — Это ведь твоя жизнь. Ты в любом случае ее проживаешь.
— Я хочу проживать ее не в любом случае, а хорошо, — буркнул Миха.
— Это твоя цель? — Моран глядел на него во все глаза, как на диковину.
— Да, — признался Миха.
— Ну, и что ты будешь делать, если не пойдешь в тюрьму? — надоедливо приставал Моран.
— Слушайте, а вы кто? Инспектор по делам несовершеннолетних? — взъелся Миха.
— Я Джурич Моран, — прозвучало в ответ. — По-моему, ты это уже должен был усвоить, сосомолок.
— Что? — подскочил Миха. Как он ни был подавлен, подобное обращение вышибло из него остаток истерики.
— Я что-то не так сказал? — пожал плечами Моран. — Прости. Словарь купил совсем недавно.
Миха обмяк.
— Молокосос, — выговорил он с непонятным облегчением. — Правильно — молокосос. Вы ведь нерусский?
— Это имеет значение? — набычился Моран. — Джурич — сербское имя. Славяне, братья. Да? Ты чем таким жутким промышлял, что они за тобой гнались, а? Убийство, а?
— Ларек у чурок поджег… Да я не один был! — вскинулся Миха.
Жесткая рука Морана закрыла ему рот.
— Я не о других, я о тебе спрашиваю, — невозмутимо произнес Моран. — Ты-то поджигал?
— Да.
— Чурки — это что?
— Ну… люди такие, — немного смутился Миха. — Нерусские.
— Не сербы? — уточнил Моран, как почудилось Михе, немного ревниво.
— Нет, — угрюмым тоном отозвался Миха. — Не сербы. И не славяне вообще.
— Это важно?
Миха пожал плечами.
— Иногда кажется, что важно, а иногда, — он вспомнил Фаргану в новых джинсах и с новой стрижкой, — а иногда совсем неважно.
— Почему ты сказал — «гоблины»? — жадно продолжал допытываться Моран.
— Ну, слово такое… — попробовал отделаться Миха. Краем уха он продолжал прислушиваться — не возвращаются ли менты. — Просто слово, понимаете?
— Что оно обозначает?
— Ну, люди такие… гоблины… — сказал Миха. — А что?
— Гоблины — не люди, — возразил Моран. — Думай, что говоришь!
— Слушайте, что вы ко мне привязались! — возмутился Миха. — Мне бы выкрутиться, а вы тут допрашиваете про какие-то глупости… Гоблины, не гоблины…
— Гоблины — не люди, — повторил Моран Джурич угрожающим тоном. — Осторожней с терминами и понятиями.
— Началось… — простонал Миха.
— Не любишь учиться? — Моран показал ему жилистый кулак. — А в рыло не хочешь? Не хочешь — схлопочешь! Гы-гы-гы. — Он задумался, а потом произнес: — Нет, не гы-гы-гы. Сейчас говорят бугага. Так более правильно.
— Нес, — сказал Миха. — Бугага. Я могу идти?
— Куда ты пойдешь такой красивый? — удивился Моран. — Они ведь знают твое имя. Они тебя завтра же заберут.
— Ну, может быть, я из города уеду, — храбро произнес Миха. — Не станут же они из-за одного дурацкого ларька объявлять всероссийский розыск.
— Если людей разозлить, они из-под земли достанут. Они тебе не гоблины — те злобны, но отходчивы. Почему я и говорю: осторожней с терминами, — молвил Моран назидательным тоном. — Кстати, я исследовал эту проблему. Эту и многие другие. Я глубоко исследовал вопрос.
— Слушайте, ну что вы привязались! — простонал Миха.
— Идем ко мне, — предложил Моран. — Потолкуем.
— Нет. — Миха попробовал вырваться, но тут обнаружилось, что Моран вцепился в его локоть мертвой хваткой.
— Почему нет? — спросил Моран.
— Вдруг вы извращенец?
— Почему я извращенец?
— А кто еще станет спасать парня от ментов и потом тащить к себе?
— Тролль, — сказал Моран. — Ну, например, тролль.
— Гоблин, что ли? — прищурился Миха.
— Я говорю о тролле.
— А я говорил о гоблинах.
— А я говорю о тролле. Об одном-единственном тролле! — В голосе Морана зазвучали угрожающие нотки. — Тролли не бывают извращенцами. Мы проще, чем люди. Мы чище и добрее, ты понял, грязное животное?
— Ну прямо Николай Иванович, — усмехнулся Миха. — Он тоже меня так называл.
— «Грязное животное»? Он тролль?
— Все возможно.
— Ты идешь со мной, — Моран вернулся к изначальной теме.
— Но я не хочу.
— Тогда ты идешь в тюрьму.
— Слушайте, отпустите меня по-хорошему, ладно?
— Нет.
Миха напряг память и сказал:
— Вот в одном фильме такую мысль развивали: кто спасет кому жизнь, тот тому и служит. До конца дней. Потому что вмешался в веления судьбы.
— Что? — не понял Моран.
— Ну, вы мне жизнь спасли и теперь должны мне служить, — объяснил Миха. — Потому что нарушили веление судьбы. И сами стали как бы судьбой.
— Чушь! — отрезал Моран. — Я тебя спас, и теперь ты мой раб навеки.
— Пустите!
— Иди в задницу, никуда я тебя не отпущу. Грязное животное. Я намереваюсь тобой помыкать, ты понял? Взвоешь! В тюрьму не хочешь? Поживи в рабстве у тролля, сразу захочешь!
— Вы точно не инспектор по делам несовершеннолетних?
— Будь я инспектор, ты бы уже валялся с пулей в голове, — сказал Моран Джурич.
* * *
По дороге Миха молчал. Одна-единственная, отнюдь не новая, мысль вкупе с тупой болью ворочалась в его голове: он влип. Крупно. Причем из-за ерунды. Он вообще не хотел сжигать этот ларек. Просто за компанию пошел. Чтобы развлечься. Глупо все получилось, невыразимо глупо. И, главное, ненужно.
Несколько раз он пытался рассмотреть Морана, особенно когда они выходили на освещенные улицы. В зловещих питерских полусумерках Моран все больше и больше напоминал черта.
Миха не выдержал.
— Вы не черт? — спросил он своего спутника еле слышно.
Моран то ли не уловил вопроса, то ли не понял. Только дернул длинным заостренным ухом. Миха украдкой перекрестил его. Никакого эффекта. «Не черт», — решил Миха.
Когда они проделали уже половину пути и стояли посреди Невского проспекта, залитого яркими огнями, Моран вдруг ухмыльнулся.
— Странное место, — заметил он, кивая на перспективу. — Иллюминация здесь выглядит так, словно ее украли.
— Как это? — не понял Миха.
— Ты что, никогда не видел, как пропивают краденое? — удивился Моран. — Торопятся спустить побыстрее, берут любую выпивку без разбору, а потом голова трещит.
