1080 HD. 3D-эффект. 130 децибел.
– У меня отчет! У меня незаведенные приказы! Приемы! Переводы! Увольнения! Докладные и объяснительные! И вы тут со своей справкой! Ско-о-олько мо-о-ожно?!
– Извините (шок). Извините (падение навзничь). Извините (мгновенная контузия).
– У меня сроки! Сро-о-оки горят! Мне бросить все дела – и заняться вашей проблемой?! А?! А?! Вы понимаете, сколько времени займет процесс?! Это сбор данных! Нумерация! Подписи! Печати! Это не две минуты! Это эгоизм! Э-го-изм!
– Мне (выстрел) не (выстрел) срочно (выстрел), – хрипит почти добитый сотрудник. – Я подожду.
– Подождет он! Еще бы не подождал! Проблемы ваши – а корячиться мне! Я-то тут при чем?!
Она-то тут при чем?
– Ни при чем.
– Три рабочих дня по закону! По-за-ко-ну! Видите – полку?! Видите – книжку синюю?! Видите?! Почитайте-ка! По-чи-тай-те!
– Верю на слово.
Еще бы не поверил.
– Работать не даете! Совсем! – вздымая в воздух пыль и песок, вытягивается во весь рост сокрушитель и пожиратель парнокопытных. – Только сяду за отчет – и сразу кто-то приходит! Ско-о-олько мо-о-ож-но-то?! А?! Вы меня уничтожить хотите?! До инфаркта довести?! В петлю загнать?! А?! А?!
– Извините (пожалуйста), пожалуйста (извините). Я вообще-то в первый раз заказываю. Раньше вас не тревожил.
– Все вы так говорите! Все! И каждому срочно!
Да-да. Каждому срочно.
– Пишите заявление на имя руководителя! В шапке – должность и фамилия! Дата – сегодняшняя! В темпе! В темпе! Сро-о-оки горят!
Беззубая жертва лихорадочно заполняет бланк, умасливает альфу коробкой конфет – и спасается бегством. Я сижу в своем крошечном кинозале и умозаключаю, что происходящее является ничем иным, как дичью и зашкваром. Ставлю документалке две звезды. Запихиваю в рот горсть глицина.
– Коллега, почему вы грустите? – спрашивает начальница, наливая в граненый стакан лошадиную дозу валокордина. – Не грустите. Не положено.
Молчу. Не вступаю в контакт.
Потому что я не грустная. И потому что иди ты в лес.
Не вступаю в контакт. Молчу.
Опасаясь приступа губительной грубости и дурости, думаю: каждой твари – по паре. Если ты найдешь свою пару – ты успокоишься, а, тварь?
* * *
Ровно в семнадцать тридцать выключаю методично зависающий компьютер. Складываю в органайзер ручки и корректоры, зажимы и скрепки, мощь и энергию. Обращаю внимание, что кактусам на подоконниках, кажется, пришел закономерный конец.
Несчастные. Позабытые. Посеревшие.
Взяли пример с меня.
Получаю разрешение забрать один горшок домой. Укутываю беднягу в пакет с цифрой пять. Прижимаю к урчащему животу.
На выходе – запинаюсь о ведро, выручающее неотремонтированную крышу, и выкатываюсь наружу громыхающей тележкой.
Между тем воздух на улице дивно прохладен и свеж.
Дождь к вечеру прокачал себя до снежной жижи, размазал границы световых инсталляций в центре бульвара. Я прохожу под рассеянным изумрудным лучом грабителя-банка и думаю о том, что дождь, снег и хандра – наши самые верные спутники. Что хандра, снег, дождь и ноябрь у нас даже летом.
Что со всеми нами что-то не так.
Мутное, бессознательное беспокойство.
Тревожное наблюдение за коликами в ребрах, за болью в животе, за пульсацией в голове: а вдруг? а если? только бы не к врачу, только бы не в коридорное столпотворение!
Бесконечная неудовлетворенность реальностью.
Отсутствие великой цели.
Непонимание, почему мы, для чего мы, кому мы.
Будни тянутся медленно, как застывающий гудрон, ненавистные будни, поймавшие нас в ловушку, высасывающие силы день за днем, день за днем, сжирающие молодость, якорем удерживающие на одном и том же месте, ударяющие внезапно свалившейся дряблостью, как оплеухой.
Упадок.
Социальные сети призваны играть роль заглушки, роль тонированного окошка, за которым можно спрятаться от рутины и увидеть красивые картинки из жизни своих идолов и божеств – блистательных, недоступных, совершенно равнодушных к многочисленным подписчикам, рассуждающих с легким или даже не легким презрением: комментируйте, обсуждайте, повышайте рейтинги, меняйте систему ценностей, но не приближайтесь к нам, не смейте засорять начиненный под завязку директ.
Кактус легким уколом выражает согласие:
да-да, вот же самодовольные ублюдки.
да-да, люди по натуре своей – высокомерное говно.
да-да, высокомерное – но такое одинокое, одинокое говно.
Разумеется, дружочек, философствую я, и пакет твой идентичен пакетам на человеческих головах, и горшки неподъемны, такие дела, говорю, дружочек, мы же не любим друг друга – ибо мы не знаем друг друга, мы же не знаем друг друга – ибо мы боимся открыться друг перед другом: а ну как ужалят? а ну как клыками вопьются? нет, спасибо, лучше не рисковать, наверняка продажи презервативов и тестов на беременность рухнули лет так десять назад.
– Смотри, куда прешь! – толкает меня в бок ширококостная дама. – Укурилась, что ль?!
Отпрыгиваю в сторону, подальше от края платформы.
С лязганьем проносится юбилейный поезд.
– Долбаная, бл**ь, хабалка! – гавкаю я. – Неужели так трудно быть вежливой?!
Кулаки требуют отдушины, жаждут показательного суда, но ширококостная дама уже исчезла. И кактус молчит. Кажется, вышел из чата.
Ну ок.
Перегоревшая и выжатая, словно половая тряпка, достаю наушники.
Пытаюсь абстрагироваться.
Не получается.
* * *
Хорошо дома. Приятно. Спокойно.
Никакой работы. Никаких хамов. Никакой слякоти.
Лишь диван с продавленным матрацем. Лишь фонарики лунные. Лишь кактус политый, счастливый, делящий полочку с кукольными суккулентами.
Лишь сериальчик новый про маленькое зеленое существо, путешествующее в летающей люльке и умеющее движением руки творить волшебство.
Чудно.
Сериальчик интересен ровно настолько, насколько неинтересна моя жизнь.
Наколдовав себе чай, шоколад с инжиром и песочное печенье (до реинкарнации я была славным хомячком, но потом создатели надо мною посмеялись – послали линьку, увеличили в размерах, оставили вредные привычки: спать, есть, пищать на хозяев и бегать по дефективному колесу), подтянув колени к груди, я смотрю серию за серией, сезон за сезоном, чтобы сегодняшний день казался длиннее, чтобы завтрашний наступил чуть позже.
Маг и чародей, дрессировщик и укротитель короткой стрелки – я обманываю время, наслаждаясь а капелла храпящих соседей и скрипящих колодок потрепанного такси во дворе. Покоем упиваюсь, не испорченным дробью сточных политических новостей. Вкушая блаженство мнимой свободы, теряю имя и форму.
Три часа утра.
Из всех пластиковых окон пятиэтажного дома мое окно единственно желтое. Сторожит ночь. Встречает рассвет. Сбивчивые мысли обволакивают уставшее сознание: деревянные окна куда наряднее, коричневые рамы, прямоугольные форточки, ржавые шпингалеты, ажурный тюль, фиалки кремовые, фиалки синие, фиалки розовые, между стеклами – лебеди-оригами, паутина и сухие листья.
* * *
Пять часов утра. Утра. Часов. Пять.
Сутулые фонари постепенно снимают с себя полномочия. Смешивая оттенки, накладывая виньетку и крупное зерно, дворники у подъездов пишут метлами репродукции Ван Гога. Пустынный перекресток пересекает поливомоечная машина. Слышен фантомный глас отступившего океана, раскатистое пение доисторических китов. Я представляю бескрайний подводный лес, невесомо парящие шапки медуз и ленты черной растительности, колышущейся в низовых течениях. Многовековую бессловесную безмятежность. Плавное оседание. Редкие лучи сквозь облака плещущихся волн. Таким было шестое утро мира?
Незаметно для себя самой я погружаюсь в промозглый сон.
Во сне том – коридоры, лабиринты и двери, за которыми волки с галстуками рвут загнанного оленя.
Среда
В шесть утра гремит будильник.
Я резко просыпаюсь с мыслью: проклятая работа.
Чищу зубы с мыслью: проклятая работа.
Закидываю
