исключительности истины, ни к исключительности лжи. Ни истинное, ни ложное, вот и все.
Следовательно, у истоков отдельной истины должно лежать то, что не может быть строго детерминировано и не может быть сведено к законам того мира, в котором оно возникло. С другой стороны, такое возникновение всегда имеет место в детерминированном мире, а не на небесах, дело не в Боге, не в ином мире: оно происходит в этом мире. Эпизод подлинной политики, великая любовь случаются в детерминированном мире, а потому, если воспользоваться несколько неуклюжим термином, они должны быть «имманентны этому миру», то есть «быть внутри определенного мира». Кроме того, законы мира при этом не принимаются во внимание, поскольку они не позволяют их предсказать. Поэтому, если взглянуть общо, философская проблема – это проблема того, что я назвал «имманентным исключением». Это и есть истина: истина – это имманентное исключение. Она универсальна, потому что исключительна: будь она строго имманентной, ее можно было бы понять исключительно изнутри мира. Если ее можно постичь в рамках другого мира, то именно потому, что она является исключительной в том мире, где ей случается быть, даже несмотря на то, что она состоит из материалов, вещей данного мира. Следовательно, у истоков истинного созидания располагается то, что, будучи в мире, строго говоря, не принадлежит ему и что я называю «событием». Событие – это то, что случается в мире, но что не может быть вычислено исходя из элементов самого этого мира. Такое случается. Событие отличается от бытия, о чем свидетельствует заглавие моей первой большой книги по философии «Бытие и событие», потому как нельзя ни того, что оно происходит по законам бытия, ни того, что оно случается где-то в потустороннем мире. Поэтому бытие отличается от события тем, что событие существует в мире, лишь поскольку случается в нем, тогда как бытие обеспечивает реальность мира как он есть. Это – исток: у истоков любой исключительной новизны лежит имманентное данному миру событие.
И тут вы сразу же попросите привести примеры событий с точки зрения разных процедур истины. Возьмем пример из живописи. Предположим, что некто обращается с вещью так, будто она уже имеет форму, хотя до этого считалось, что она – бесформенна. Закон мира означает ясно различие между тем, что есть форма, и тем, что бесформенно. И вот может случиться, как это часто бывает, что кому-нибудь удается подойти к бесформенному так, будто у него есть форма, и тогда оно действительно становится формой. Это можно заметить на примере первых кубистских картин Пикассо и Брака 1910-х годов, но то же можно увидеть уже в первых картинах с использованием перспективы, появившихся в Италии в XV веке. Тут перед нами событие искусства.
Такое событие будет иметь множество следствий, следствий внутри мира, и множество таких следствий я называю «процедурой истины». Этим подчеркивается тот факт, что создание истины может происходить всецело в мире – то есть само действие вместе с его последствиями имеет место в мире, – но оно, в силу своего событийного происхождения, происходит в виде исключения, ведь само действие уже ввело крохотное квазионтологическое различие в то, что, по общему мнению, существует в мире. Процедурой истины в рамках того или иного типа условий будут события политические, события любовные, события искусства, события науки, и на самом деле этим именем я обозначаю процедуры, которые последовательно извлекают и разворачивают следствия того или иного события в мире, благодаря чему внутри мира возникают имманентные исключения.
Тут можно привести много примеров. В сфере любовных отношений событие – это чистая встреча, то есть абсолютным началом любви оказывается наша встреча с кем-то. Вы встречаете кого-то, что в известном смысле практически невозможно просчитать, потому как мы ведь постоянно встречаем каких-то людей. Как же в таком случае объяснить, что однажды случится такая встреча, которая в итоге будет иметь универсальное значение? Такое невозможно просчитать. Вот поэтому ключевым становится момент, когда встреча трансформируется в признание встречи как таковой: признаться в любви, как давно известно, – непросто, это серьезное испытание. Но почему? Потому что в действительности субъект понимает, что попадает в [сферу] исключительного, что затем ему придется удерживать эту исключительность в любовной процедуре. Ведь любовь – тоже процедура, последствия встречи. Но чтобы последствия встречи не утратили присущей ей исключительности, к ним необходимо подходить творчески, их следует воссоздавать на каждодневной основе.
То же можно сказать о любой процедуре истины. Если в политической сфере мы имеем народное восстание, решительно порывающее с законами мира, истиной будет не само восстание, а система его политических последствий, их организация, появление новых способов построить общество.
Резюмируя: процедура истины требует скорее того, что случается, чем того, что есть, а значит, мы скорее оказываемся в сфере происшествий некоторого мира, чем в сфере вычислимого бытия этого мира, а параллельно с этим возникает «субъект», который сможет изнутри мира постичь эту исключительность и извлечь из нее следствия. Поэтому приходится вводить актора вещи, продуктивную силу, то есть – субъекта. Событие само по себе появляется и исчезает: если вы кого-нибудь повстречали, вы попросту его встретили, а затем – расстаетесь, будто ничего и не произошло. Поэтому и нужно, чтобы в изменчивых и непостоянных условиях появился субъект и задекларировал произошедшее. Любовь тут хороший пример, ведь он показывает, что субъективное конституирование любви осуществляется в тот момент, когда декларируют встречу, то есть когда говорят: «Ну вот, я его (ее) и повстречал». То же можно выразить иначе, сказав: «Я вас люблю», язык ведь зависит от ситуации, выбор слов определяется ситуацией.
Совершенно ясно, что событие как таковое, равно как и его субъективное постижение запускают некий процесс и что из этой исходной декларации предстоит без конца извлекать следствия. Это и произошло с Шёнбергом, который перешел от тональности к атональному конструктивизму. Это то же самое, потому что в результате предстоит написать новые работы и создать школу, которая будет отстаивать новый подход. Появится атональная, а затем – серийная музыка как следствия этой мутации, а значит, мы имеем дело с созиданием истин.
Пока я говорил просто о цепочке следствий, но понятно, что для меня субъективной категорией процедуры «истины» является «верность». Верность – это то, на что опирается императив «Продолжайте!». Любовь тут – отличный пример, потому что любовь обычно начинается с экстаза, а любовная субъективность – то, что дает ей продолжение, и потому я выбрал слово «верность», которое характеризует именно субъекта истины. Субъект истины – это такой субъект, который остается верным изначальному событию в том смысле, что он организует его последствия
